— Встать на четвереньки и ползать по кабинету.
Она возмущённо трясла головой.
— Вы не пытались лечиться?
— И чтобы груди болтались при каждом шаге…
— Вы понимаете, что у вас не всё в порядке с психикой?
— И чтобы раздвигалась промежность…
— Какая гадость!
Тамара Леонидовна развернулась, громко цокая каблуками поднялась по лестнице и скрылась в дверном проёме.
Александр стал пить на работе. Купил фляжку и, как в кино, отхлёбывал из неё в течение дня. Потом закидывал в рот жевательную резинку. Так постоянно и ходил — жующим.
«Что такое, — думал он, — работа совсем несложная. Сиди за компьютером и составляй графики. У меня была в десятки раз тяжелее. Но никогда не чувствовал себя так тоскливо».
— И что же дальше? — подсела к нему Полонская в столовой. Все с любопытством смотрели на них — это было невиданным событием, чтобы директриса садилась обедать с рядовым и неприметным сотрудником. — Вот я голая, ползаю на четвереньках, а дальше что? Мне просто интересно узнать степень вашей испорченности.
Она ела только салаты. Никакого мяса.
— Дальше я заставлю вас лизать свои ботинки.
— Ужас!
— Лизать ботинки и выть по-собачьи.
— Вы извращенец!
— Чтобы как бродячая шавка вы просили у меня снисхождения.
— Откуда к вам приходит такая мерзость?! Это же болезнь, это распад.
Он доедал пюре с котлетой.
— Даже сидеть с вами противно!
Она пересела за другой столик.
Александр неимоверно уставал на работе. Это удивляло. Никакой физической нагрузки, своевременное питание. Но домой он приходил, едва волоча ноги. Сидел на диване, тупо уставившись в телевизор. Долго не мог заснуть.
— Ладно, стою на четвереньках, лижу ваши ботинки и лаю по-собачьи, — подплыла к нему Полонская в бассейне. — Чем ещё удивите?
Все сотрудники фирмы в обязательном порядке должны были оздоравливаться. На выбор предоставлялся теннис, тренажёрный зал и бассейн. Александр ходил только плавать — это было единственное, что он мог вынести. Директриса, будучи прогрессивным руководителем, оздоравливалась вместе с сотрудниками.
— А потом, — ответил он, — я бы расстегнул ширинку…
— Так я и знала! — поморщилась она.
— Достал бы член…
— Конечно, конечно!
— И пустил бы вам в лицо струю мочи…
Тамара Леонидовна поперхнулась водой.
— О, господи! — воскликнула она, откашлявшись.
— Она била бы в глаза, в нос, в рот…
— Вы несчастный больной человек.
— Текла бы по лицу, по шее, по груди…
— Не желаю с вами общаться!
Она поплыла к противоположному бортику. Александр выбрался из воды и направился в душ.
Через неделю после последнего разговора на его столе зазвонил телефон.
— Да, — взял он трубку.
— Александр Юрьевич? — раздался женский голос.
— Да, это я.
— Это Полонская. Вы свободны сейчас?
— Свободен.
— Зайдите ко мне, пожалуйста.
Он поднялся, надел пиджак и неторопливо зашагал к директорскому кабинету.
Тамара Леонидовна была одна.
— Закройте дверь, — сказала она.
Александр закрыл за собой дверь. Полонская встала из-за стола.
— Значит, вы хотели видеть меня обнажённой?
Он молчал.
— Ну что же, я предоставлю вам эту возможность.
Она стала раздеваться. Сняла пиджак, юбку. Галстук и белую блузку. Старомодных подвязок на ней не было. Да и чулок тоже. Оставшись в трусах, она секунду помедлила, но затем решительно сняла и их.
— Что дальше? — метнула она в него взгляд. — Ах, да, на четвереньки и ползать!
Тамара Леонидовна встала на четвереньки и поползла к стене. Уткнувшись в торшер, развернулась и поползла в обратную сторону. Обвислые груди болтались и бились о бока. Раздвигалась промежность. Она была выбритой и ухоженной.
— Отдавайте команды! — крикнула она. — Что же вы молчите? Что там по сценарию?
Александр молчал.
— Правильно, собачий лай!
Полонская остановилась, подняла голову и завыла. Голос был дрожащим, надтреснутым и совсем не походил на собачьи завывания.
— И ботинки! — бормотнула она. — Лизать ботинки!
Она подползла к нему, ткнулась лицом в его обувь и стала языком проводить полосы по ботинкам. Александр смотрел на неё сверху и не шевелился.
— Ну теперь и вы поучаствуйте! — подняла она глаза. Взгляд был жалким, надрывным. — Следующий пункт без вас не осуществить.
Александр развёл полы пиджака в стороны. Расстегнул молнию на брюках. Достал член. Полонская вздрогнула и закрыла глаза. Струйка мочи ударила ей в лицо. Текла по подбородку, по шее. Тамара Леонидовна тихо тряслась. Александр понял, что она плачет.
Когда он вылил на неё всё, она не позволила ему спрятать член. Всхлипывающая, прижималась к нему щеками. Целовала. Член был вялый — Александр не испытывал никакого возбуждения.
— Я любила всего одного, — бормотала плачущая женщина. — Мне так казалось, что любила. На самом дела всё вздор — никто никого не любит! И он меня не любил. И я его. Только злоба, только ненависть — ты понимаешь, они приходят однажды, а наверное ты находишь их сама — находишь и вязнешь. Они обволакивают, затягивают… Мужчина? Вздор! Какой мужчина, какая любовь, какая нежность?! Ненависть! Злоба и ненависть!
Последние слова она выкрикнула. Тут же заплакала с новой силой.
— Знаешь, как я боюсь смерти! — глаза её были всё так же закрыты. — Мне шестой десяток, я знаю, что смерть близко. Вот придёт этот день — а он обязательно придёт — и меня не станет. Ты представляешь — не станет! Никогда не будет меня. Никогда! Вот сотни лет идут, тысячи идут, миллионы — а всё, а ты распалась, ты исчезла. Нет тебя!
Александр погладил её по волосам. В них блестели капельки мочи. Волосы были жёсткие.
— Ты идёшь по тёмному коридору, стены близко и почему-то мягкие. Если опереться, то рука проваливается, а ты следом. И почему-то сразу понятно, что ждёт тебя там. Мне всегда было понятно, с самых первых мгновений. Тебе нет? А? Скажи что-нибудь. Всё равно что, что-нибудь. Ну почему ты молчишь?
Она ударила его кулаком в живот. Александр отступил назад, спрятал в брюки член и застегнул
