Она смотрела на него долго и пристально.
— Спасибо… — ответила потом. — Что не сделал этого…
Голос её был нетвёрд, губы дрожали. Он дотронулся до её лица, она не отстранилась. Они сблизили губы.
Три дня оставалось до её смерти.
— Почему избранной стала именно ты? — спрашивал он её днём позже.
— После чумы, что случилась этой зимой, у нас осталось совсем мало женщин. Меня выбрали, потому что у меня никого нет: ни родителей, ни мужа, ни детей. Я лучше всех подходила для жертвы.
— Это несправедливо, — сказал он.
— Ничего уже не изменишь… Лучше обними меня покрепче, мне холодно.
Он обнял её — она дрожала в его объятиях. Не то от холода, не то от страха.
Ведь до её смерти оставалось всего два дня.
— Как сделать, чтобы эта женщина не умерла? — спросил он на следующее утро главу старейшин.
— Она избранная, — ответил тот. — Она должна быть принесена в жертву.
— Но она так красива, так…
Старейшина усмехнулся.
— Смирись, — сказал потом. — Любовь многих сводила с ума, но есть нечто, что выше любви. Это закон. Она должна умереть.
Один день, лишь один день оставался до её смерти.
И он прошёл.
За час до церемонии он сказал ей:
— Когда я поведу тебя к жертвенному камню, у нас будет время бежать. Мой конь ждёт меня в роще. Мы отправимся к морю — там нас не найдут.
— Не надо, — ответила она. — Если я не умру сегодня, начнётся новая война. Придут новые болезни — боги не простят этого.
Он уговаривал её пылко и страстно — она была неумолима.
И он повёл её на смерть.
За мгновение до того, как шаман вонзил ей в грудь клинок, она послала прощальный взгляд своему любимому. Взгляд её был добр и кроток, но он обжёг его. Клинок пронзил её сердце, кровь заструилась по рукоятке и — густая, горячая — потекла на песок. Женщина качнулась и упала. Жертва была принесена.
Мёртвое тело сбросили в ущелье. Воин приходил к пропасти каждый день, долго стоял у края, задумчиво смотрел вниз. Смотрел в небо, смотрел на лес. Вокруг было тихо и умиротворённо. Дул тёплый ветер, пели птицы. Отдаваясь странному наитию, он шептал в пустоту:
— Спи спокойно, любимая…
Птицы замирали в вышине, останавливали биение крыльев и словно прислушивались к загадочным звукам человеческого голоса.
— Спи спокойно, любимая… — шептал он снова.
Ветер обрывался, деревья глушили шум своих крон, травы — дрожь своих стеблей, и лишь три скорбных слова продолжали звучать в мертвенной тишине.
— Спи спокойно, любимая…
— Дурак, — поморщилась она. — Опять с печальным концом.
Я лишь развёл руками.
— Так получается.
— Принеси-ка мне лучше кофе.
Я направился на кухню. Включил кофеварку. Когда кофе был готов, наполнил чашку. Она была совсем маленькой. Я положил туда ложку сахара, а потом подмешал стрихнин. Я совсем не волновался и был даже весел отчего-то.
Она пила кофе, а я смотрел на неё и не мог сдержать улыбки.
— Чего улыбаешься? — вернула она чашку.
Я убрал улыбку с лица. Посмотрел ей в глаза.
— Спи спокойно, любимая, — шепнул ласково.
РОДСТВЕННИКИ
Ждали до одиннадцати, потом отправились на поиски. Тамара накинула кофту, повязала платок. Брату дала ветровку.
— Только в лесу могли заблудиться, только там, — говорила она. — Видимо на шахту бегали — тут шахта километрах в шести — а назад дорогу не нашли.
— А у друзей где-нибудь? — спросил Павел.
— Нет, так поздно не могут у друзей. Их бы домой прогнали.
Вышли из дома. Ночь была тёмной до ужаса. На небе — ни луны, ни звёзд. Тамара зажгла фонарик.
— Им по сколько сейчас?
— Старшему семь, младшему пять.
— Ого, большие! Вроде бы вот-вот родились… Я почему-то считал, что у тебя грудные ещё дети.
Дошли до конца улицы. Здесь свернули в лес — он начинался сразу же за домами.
— Ах, негодники… Ах, паскудники… — качала головой Тамара. — Найду — выпорю.
— Раньше бывало, что пропадали?
— Чтобы домой не возвращались — нет. Я и не отпускала их никогда дальше магазина. Но разве уследишь?..
— Там есть где укрыться, на шахте?
— Да где там укрыться!?
Сестра с фонариком шла впереди, Павел за ней. Она буквально бежала, он едва поспевал. Поначалу какая-то тропка виднелась, потом шагали прямо по бурелому.
— Ты не подумай, — сказал Павел, — что я только из-за денег приехал. Их я, кстати, сразу же вышлю. Как только доеду.
— На шахту смысла нет идти, — вполголоса, но надрывно разговаривала сама с собой сестра. — Они в лесу где-нибудь.
— Мне и тебя повидать хотелось очень. Сколько — лет пять-шесть не встречались… Я, честно говоря, одно время зол на тебя был.
Под ногами хрустел хворост. Павел шагал вытянув руки — огонёк фонарика мелькал где-то впереди — Тамара не ждала его. Он спотыкался, налетал на деревья и то и дело чертыхался.
— Только бы на болото не вышли…
— Может я и не прав конечно, но ты тогда тоже палку перегнула. Взять так и уехать, всех к чертям собачьим послать: мать, отца… Они тоже с недостатками, я не спорю, но так же нельзя с ними.
— Перепугались ведь, сидят где-нибудь, ревут… Уж лучше бы на месте оставались, а то метаться станут.
Кричали, звали их. «Коля!» «Саша!» Останавливались, прислушивались. Ничего, ни звука.
— Ну найдитесь мне только, ну только найдитесь мне! Все потроха из вас выбью! — Тамара тряслась уже.
— Я же знал, что муженёк твой — гнилой мужик. А ты: нет, нет, мы вдвоём горы свернём!.. Нате вам — смотался, попробуй, найди.
— Подумать, хорошенько подумать надо — каким путём они идти могли. По колее? По колее дошли бы. Значит прямо так, напрямую двинулись.
В темноте не было видно, но наверняка она была очень бледной сейчас. Губы её дрожали, она то и
