— Вот если бы в самом деле можно было пересаживать сознание! — сказала Лидочка. — Тогда бы вы пересадили в него сознание твоего брата.
— Но он все равно не дожил до того времени, когда появилась копия. Да если бы и дожил… Где его искать, сознание? Как отделить от тела?
— Я понимаю, — сказала Лидочка. — Но может быть, разберутся когда-нибудь.
— И наступит эра бессмертия, — улыбнулся Володя. — У каждого человека будет нетленное запасное тело. Только собралась душа в мир иной, а ее раз и в это тело.
Володя вдруг задумался и стал серьезным и до автобусной остановки шел молча, о чем-то размышляя. Потом, когда они ехали в автобусе на Новое кладбище, он сказал: — Слушай, а мы с тобой, кажется, родили интересную идею.
— Какую идею?
— Объясняющую, зачем палеопамирцы выращивали копии.
— Ты думаешь, они умели пересаживать сознание?
— В том-то и штука, что нет!
Они стояли на задней площадке автобуса и, опершись о перильца, смотрели на прыгающую ледяную дорогу.
Шум мотора заглушал слова, и Володя говорил, наклонившись к уху Лидочки.
— Мы с Гончаровым искали ответ на уровне социальности, а тут вопрос религиозный. Тот автор писал, что их религией был культ предков, а, она предполагает, что мертвые буквально продолжают жить после смерти. Культ предков был почти у всех первобытных народов, отсюда и обряд погребения идет. Иначе зачем хоронить тело? Палеопамирцы ухитрились сохранить ее в циливизованной фазе, но с существенной поправкой. Они поняли, что погребение — это фиктивное оживление, и занялись настоящим. Тела делать научились, а душу, сознание вдохнуть не смогли.
— Почему ты так уверен, что не смогли?
— Да потому, что в таком случае дожили бы до наших дней. Была бы сейчас на земле этакая каста бессмертных.
— Верно… — сказала Лидочка, задумываясь. — Только зачем же они их тогда делали?
— А это неизвестно, делали или нет. Может быть, попробовали раз—другой да остановились. Уж я — то могу их понять. Вместо дорогого для тебя человека — бесчувственный биоробот.
— Я их тоже понимаю, — сказала Лидочка.
Автобус мчался, подпрыгивая на ухабах, громыхала оторвавшаяся железка над дверью. Из водительской кабины сквозь шум в салоне слышалась музыка. Известный баритон пел песню из кинофильма про ослепительный жизненный миг, за который надо цепко держаться человеку.
— Вот тебе и вся философия, и не надо думать ни о каких предках, смеясь, сказал Володя.
Лидочка не сразу сообразила, что это он о песне.
Новое кладбище произвело на Володю тягостное впечатление, в чем не было ничего удивительного. По сравнению со старым, с его причудливыми лабиринтами из могил и разнообразием кладбищенской архитектуры, оно являло собой образец современного рационализма. Могилы здесь располагались в строго геометрическом порядке, одна к одной и не имели изгородей — для них просто не оставалось места. На могилах стояли стандартные сварные памятники в виде вытянутых вверх неправильных трапеций. Эти-то ряды черных железных трапеций и не понравились Володе.
— Какая бездушная математика! — сказал он, обозревая обширное кладбищенское поле. — Так только картошку сеют… И ни одного дерева!
— А ему оно нравится, — с неодобрением сказала Лидочка, разумея бывшего мужа. — Их завод как раз выпускает на ширпотреб этих… пингвинов, — она кивнула в сторону одного из памятников. — Обеими руками за них держится. Говорит, выгодно для плана. Делать их просто, а цена на них приличная.
Они постояли у ворот, глядя на уходившие в степь ряды могил.
— Да-а, — пробормотал Володя, — если и дальше так дело пойдет, то в недалеком будущем похоронами, пожалуй, будет заниматься ассенизационная служба.
Лидочка покосилась на Володю, хотела сказать, но не сказала, чтобы лишний раз не возбуждать его. Уже не в первый раз она замечала, что оба двойника, словно настроенные в унисон, размышляют об одних и тех же явлениях, но дают им совершенно разную оценку. Прошлым летом Владимир Сергеевич ездил сюда на склад похоронных принадлежностей разбираться с партией забракованных памятников. Лидочка, воспользовавшись случаем, поехала вместе с ним, чтобы прибрать могилу тети Веры. Ей пришлось присутствовать при знаменательной сцене, когда директор похоронной фирмы, плотный коренастый мужчина с быстрыми глазами, доказывал Владимиру Сергеевичу, что памятники слишком грубо сварены, а тог методично и хладнокровно отвергал его претензии, говоря, что покойникам все равно, грубо сварены памятники или чисто и стоят ли они вообще. В конце концов, заявил он, обряд похорон, если взглянуть на дело трезво, всего лишь глупый предрассудок, отнимающий массу средств. Можно еще понять наших невежественных предков, веривших в загробную жизнь, но нам, людям эпохи НТР, пора расстаться с этим предрассудком и поручить похороны ассенизационной службе. «Ну, это вы загнули, товарищ Колесников, — сказал ему директор, человек по виду далеко не сентиментальный. — Похороны нужны живым, а не мертвым. Люди есть люди». Однако Владимира Сергеевича убедить было невозможно. Он принялся нудно и долго доказывать, что мертвое тело принципиально ничем не отличается от камня, песка или любого другого вещества, иначе покойников не зарывали бы в землю, и поэтому с таким же успехом можно хоронить гроб, наполненный камнями. Что же касается того, что похороны якобы нужны живым, то это тоже ошибочное мнение. Смерть, как известно, сильно меняет черты лица, и если уж быть до конца последовательным, то гораздо логичнее хоронить хорошую фотографию покойного, изготовленную при жизни, нежели его тело. И так далее в том же духе…
Лидочка помнила, с каким недоумением смотрел на него директор, и ей было ужасно стыдно за мужа. Она тогда ушла, не дождавшись конца их спора, и домой вернулась одна на автобусе.
— Пойдем, нам сюда, — сказала она, трогая Володю за рукав.
…Нет, даже на неделю, на день она не сможет вернуться к мужу… даже если книги совсем пропадут.
По кладбищу то здесь, то там маячили у могил фигуры людей, их было видно далеко, далеко…
Глава 8
В понедельник утром Лидочка позвонила из автомата внизу в приемную завода «Металл» и узнала, что главный инженер находится на совещании у директора, где пробудет до одиннадцати. На вопрос, собирался ли он в течение дня куда-нибудь уезжать, незнакомый мужской голос не без иронии ответил, что главный разъезжать не любит, а руководит заводом, сидя в кабинете.
— Это его стиль работы, — сказала Лидочка стоявшему рядом Володе. — Он очень гордится тем, что не бегает по заводу, как другие главные, а заставляет бегать подчиненных. Весь день в кабинете сидит. Домой съездит пообедать и опять в кабинет.
— Что ж, тем лучше. Значит, по крайней мере до обеда мы можем быть уверены, что он не приедет и не устроит скандал. Времени более чем достаточно.
— Только бы замок не сменил.
— Думаю, что не сменил.
…Володя оказался прав. Замок на двери стоял старый. Это и обрадовало и обеспокоило Лидочку. В квартиру она вошла со смутным чувством тревоги. Что бы это значило? Может быть, он изменил своим правилам и решил в течение дня наведаться домой, чтобы застать ее врасплох? В таком случае нужно успеть все сделать до одиннадцати. С совещания-то он не уйдет…
— Так и знала, — с огорчением сказала Лидочка, подходя к цветам, стоявшим на окне в гостиной. — Ни разу не полил.
