тут мы все впервые услышали, как они говорят. Они обращались ко всем, и мы получили не остатки звуков, а полноценную речь.
— Доброго места, люди. Идите за мной. — Голос звучал так, будто кто-то говорил прямо тебе на ухо.
Я даже обернулся — и наткнулся на встречный удивленный взгляд стоящего рядом Гэндальфа. Речь очень своеобразная: чем-то похоже на звук падающих скопом кеглей в боулинге, когда получается сбить их все одним броском, только более мягкий и плавный, будто кегли падали не торопясь, задумчиво. И при этом не оставляло ощущение цельности звука, его неделимости на части.
Цилиндр, колыхая щупальцами, поплыл вперед, мы за ним. Сделали несколько шагов — и вдруг разом увидели уходящее вдаль помещение, очень, кстати, похожее на теперешний наш ангар. Только вместо кроватей там были бесконечные ряды кресел.
— Это как же они так делают? — удивился Геннадий. — Снаружи-то эта ступа вроде не так широко выглядела. Гляньте: да тут чуть не километр вдаль!
— Да не, поменьше, — прикинул опытным взглядом Пал Палыч. — С полкилометра, не больше… Видно, правда, хреново…
— Да откуда столько? — все равно удивлялся Геннадий.
— Вот и спроси его! — хмыкнул Константин, осторожно указав на стелющегося впереди сйерка. — Он тебе разъяснит… может быть…
Мы продолжали идти за пришельцем все дальше и дальше. Наши старлеи, Варнас с Полынцевым, внимательно оглядывались, жестко следили за нами, но разговаривать не мешали. Где-то на полпути Гэндальф вдруг вздохнул, удивленный.
— Я понял! — громко сказал он. — В ширину-то корабль небольшой, а вот в высоту! Мы сейчас вертикально идем! Точно! Помните, как резко этот тоннель возник? Не было — и вдруг раз! В этот момент мы как раз и повернули… как бы вверх… — Многие тут же пооткрывали рты, чтобы ответить, но в итоге все промолчали. Черт его знает, может, все так и есть.
Сйерк привел нас почти в самый конец отсека. Старлеи скомандовали садиться. Тут же увидели, что вдали к нам движется следующая рота. И началась загрузка.
Военные организовали все четко: команды подходили одна за другой. Но учитывая масштабы корабля, времени это заняло немало. Пришлось сидеть и тупо ждать, когда же взлетим. Спросили у Варнас — тот сказал, что корабль повезет один полк. Я попросил соседей, чтоб по цепочке передали, когда загрузятся последние. Просьба ушла вперед.
Я успел забыть про вопрос, как пришел ответ: все, последние роты остались. Все выпрямились, стали снова оглядываться по сторонам. Вокруг ничего интересного: темные стены, тусклый свет непонятно откуда. Тишина. Сйерков не видно. Чего ждать — не ясно. То ли двигатели должны заработать, то ли стюардесса выйдет объявит. И тут на ухо мелодично прошептали:
— Внимание, люди! Полет начинается. Допустимы тошнота и кружение головы. Отдыхайте.
— Ах вы, сардельки! — пробормотал Константин. — Да какой тут отдыхайте! Издевается, что ли?
Сйерки ему не ответили. Мы ждали. Минут через пятнадцать, когда все еще ничего не произошло, Константин крикнул:
— Да когда взлетим-то, мать вашу? Сколько можно ждать?!
Ему ответил кто-то с рядов:
— Да ты что, мужик, орешь-то? Сказали же тебе — отдыхай! Летим уже давно.
Константин плюнул с досады. Ничего не чувствовалось: ни толчка, ни шума, ни тряски. Посидели еще с полчаса и решили: да и правда, наверное, летим. А лететь, как оказалось в итоге, надо пять часов. Через час половина мирно спала, некоторые читали газеты, кто-то даже книжки (Гэндальф своего «Властелина колец» и сюда притащил). Лейтенанты наверняка видели, но вида не подавали, запрещали только вставать и сказали, что сортиров тут нет. За моей спиной кто-то тихо-тихо, но очень долго молился. С Дэном было не потрепаться:
он далеко сидел, и скоро я задремал. Сквозь сон слышал болтовню Константина и Геннадия:
— Видал дуру? А ты говоришь секс! Такую не согнешь!
— Да на фиг надо, с такой согрешишь — потом в страшных снах являться будет…
— Это точно. И желание-то потом пропадет… Тварь — она и есть тварь, хоть и разумная… Нет уж, лучше и не думать. Отвоеваться — и домой, под бочок к ненаглядной…
Сидеть неподвижно столько времени — занятие не из приятных. Через несколько часов хотелось и двигаться, и свет поярче, и воздух посвежей. Последние минут тридцать я сидел как на углях. Слопал почти весь паек со скуки и даже почитал выпрошенного у Гэндальфа «Властелина». И вдруг шепнули:
— Перелет завершился. Подготовьтесь к выходу.
Народ зашевелился. Посадки никто не почувствовал. Собрали вещи и приготовились часа два ждать своей очереди: загружались первыми, значит, выходить будем последними. Но торцевая стена в конце отсека разъехалась, и вышел сйерк.
— За мной! — сказал он. Мы двинулись. Резко, как и в прошлый раз, появился выход — и я неожиданно и со страхом втянул полной грудью свежий воздух.
Это походило на воздух города, когда июньское теплое, но еще не жаркое солнце греет городской камень. Но это был другой воздух, чужой, еще не знакомый.
Ветер гнал по уходящему вдаль булыжнику сухие осколки листьев. Мягко светила раскаленная добела точка туманного солнца в высоком розовато-белом небе. И возвышались исполинами по всей залитой светом равнине узкие столбы неровных скал вперемешку с сияющими игрушками огромных цилиндров.
Лейтенант гнал нас вперед, чтобы мы не мешали идущим сзади, но я еще успел прикоснуться ладонью к земле. Камень брусчатки был теплый и, как мне показалось, немыслимо старый…
Он действительно оказался очень старым. Варнас рассказал нам вечером коротко о планете, ту информацию, что им давали: планета древняя, цивилизация давно вымерла, ничего о ней не известно. В живых истанты никого не застали, раскопками и изучением никто не занимался.
Первый день закончился быстро: успели дотопать до казармы, разместиться да посудачить, — начало темнеть. Тут же выяснили, что темнеет только внутри ангара, снаружи — солнце по-прежнему чуть не в зените. Но командиры дали «отбой» — и все улеглись по койкам. Меня вырубило сразу, моментально. Прошедшие дни были не самыми легкими в моей жизни, спал я как убитый.
Утром организовали поход в уборные: противоположная входу стена основания представляла собой уходящий вдаль санузел. На завтрак выдали сухие брикеты. Раздав паек, старлеи приказали ждать по своим местам, убежали к начальству. Посидев с полчаса, мы разбрелись ощупывать, осматривать и опробовать. Я заметил, что вдали в ангаре с вечера заметно прибавилось народу. Похоже, ночью прилетел еще один корабль, а может, даже не один. Гэндальф отправился в путь, хотел посмотреть, далеко ли простирается эта мегаказарма. Вернулся только теперь, когда мы, вдоволь насмотревшись и нащупавшись, развалились на кроватях.
— Глупо, конечно, они сделали, — сказал Пал Палыч, имея в виду арабов. — Вот так, с ходу, ничего не зная, ломануться черт знает куда…
— Это ты тут чужаком себя чувствуешь, — возразил Константин. — А для них — это как дом почти. Смотри: пустыня каменная, тепло, погода солнечная. Египет один в один. Воды они с собой взяли, а когда надо — найдут источник. Жрать тоже что-нибудь найдут: у себя же они что-то едят… Может, тех же верблюдов, когда совсем голодно… Ну или колючки какие-нибудь…
— Я вот что думаю, — промолвил Геннадий, — вот когда война закончится… — Все замахали на него руками: «Что ты, что ты тут пророчишь!», но Геннадий про
должил: — Да ладно, мужики, ладно, что я, не знаю, что ли… Я же не о том… Ну вот после всего, как будет? Домой нас доставят, и все? Или как?
— А ты что хочешь? — поинтересовался Константин.
— Да я вот что… Как будет-то? Вернут нас домой, поблагодарят — и все? И живите дальше как знаете, как раньше жили? Или как? То есть они тут сами по себе, а мы опять — к своему? Или как?
— Так ведь мы тут ничего не можем, — заметил Димка Ершов. — Нам что сказали, то и делаем. Пригнали нам корабль — мы и полетели. Сказали «прилетели» — мы и вышли. А так бы сидели еще три дня, ждали, когда приземлимся… Нет у нас никаких возможностей для влияния… Разве только стибрить тут что-
