операциях они не будут. Еще вопросы?
Вопросов больше не было.
2
Странно, что истанты не придумали никаких средств передвижения по планете. Расстояния тут довольно приличные. Вчера от корабля до казармы мы топали около часа, сама казарма — циклопическое сооружение, в котором хоть гонки «Формулы-1» проводи. И сейчас мы добирались до места минут сорок. Думаю, идея Пал Палыча завезти сюда автомобили довольно неплоха, и бизнес этот имел бы большой успех.
Пока шли, совершила посадку еще пара кораблей, но на них уже и внимания особого не обращали. Войска прибывали и прибывали.
Старлеи привели нас к большому желтому цилиндру. Вытерев пот, Варнас достал из кармана гимнастерки листок бумаги. Щурясь на опускающееся к горизонту солнце, сказал:
— Заходим по одному. Сбор здесь же, ждем всех, кто задержался. — Он заглянул в бумажку. — Антонов! — крикнул он. Серега Антонов подошел к стене. — Пошел! — Разъехались створки, и Серега зашел внутрь. Стена закрылась. — Артемьев! — прокричал Варнас следующего.
Я шел за Димкой Ершовым. Димка скрылся, Варнас крикнул мою фамилию, и я шагнул вперед. Ступив в проем, внезапно увидел перед собой еще одну стену — внутри находился другой цилиндр. Сделал шаг — снова открылись двери. Зашел. «Дим!» — крикнул я. Никого, пусто. Вот черт… И будь я проклят! Здесь такое же мутное красноватое освещение, как на корабле! Неужели Санча прав?
Огромный объем помещения тонул в сумраке. Здесь не было ничего: ни мебели, ни этажей, ни построек, — пустое пространство, окруженное темнотой. Куда же делись все наши?
Он появился откуда-то слева: я заметил движение, а потом разглядел двигающийся ко мне столб, постепенно проступающий из сумрака. Это был не сйерк. Это был сам истант. Пониже сйерка, но громадина еще та.
Тело не такое ровное, как у сйерка, — цилиндр словно помятый и с наростами. А внизу не бахрома щупалец, а мощные крепкие отростки. Я вперился в него взглядом. Что ж ты за штуковина такая? Как ты вообще существуешь? Мясистые щели затрепетали — не все, а только некоторые. «Иди за мной», — услышал я голос возле уха. Не разворачиваясь (наверное, у них не было переда и зада), истант двинул в глубь помещения. Я — за ним.
Мы остановились где-то в центре. Тут не было видно ничего: ни стен, ни потолка. Кругом красный воздух, сгущающийся по мере отдаления в непроглядную темноту. Истант подошел ближе. Страха не ощущалось. Возможно, увидь я эту тварь в ярком свете, я бы испугался, но сейчас инопланетянин выглядел словно дерево в тумане: большое, нависающее, но, по сути, не страшное.
— Ты будешь знательщиком, — прошептала труба на ухо.
— Чего-чего? — не понял я. Истант помолчал.
— Информатором, — снова прошептал он.
— Это что за хрень? — удивился я. — Это как доносчик, что ли?
Труба опять помолчала.
— Знаешь обо всех, говоришь местонахождение, гибель — говоришь, другое место — говоришь, где противник — говоришь. Всех не знаем где. Ты — знаешь. Ты информируешь.
— Ага, понятно, — кивнул я. Я понял, что он имел в виду, но подходящего слова тоже не мог подобрать. Сообщатель? По-дурацки звучит. Разведчик? Немного не то…
— Давайте, — сказал я, — будем звать меня координатором, ладно?
— Координатор. — Истант издал неясный звук. — Ты будешь координатором.
— Так, подождите! — Я вдруг опомнился. — А с чего это вдруг координатором? Слушайте, а давайте лучше пилотом истребителя, а? Или каким-нибудь капитаном корабля? — Я вопросительно уставился на истанта. Его щели шевелились, но звуков я не слышал. — Так что скажете?
— Тебе оно надо? — вдруг шепнули мне на ухо. Я так опешил, что не нашелся, что сказать. — Координатор! — повторил истант. — Слушай, я научу тебя… — Раздалось тихое гудение.
Я ждал, когда он начнет рассказывать про мои обязанности, но слышалось лишь гудение. Перед глазами у меня поплыло. Я тряхнул головой, еще раз, но мир расплывался и становился мягким, как пластилин. «Эй!» — попытался крикнуть я. Тело плавилось, как свечка на солнцепеке. Ноги не держали, но падать было просто некуда. Весь мир и я сам превратились в однородную густую массу. Сознание растворилось в ней, расстояние между мыслями достигло нескольких километров, сами мысли цветными разводами расплылись и перемешались друг с другом. Последнее бесформенное пятно, растекшееся прозрачной лужей, было словом «я», после которого не осталось ничего…
— …Жил-был царь. Бестолковый — пропасть какой! Бывало, садится есть, ему суп дают, — а он его вилкой хлебат. Яблоки на блюде дадут — он их ложкой черпат да в рот запихиват — яблоки и падат… Принесут платье надевать: он руки в штанины, а ноги — в рукава. Так и в государстве его: мужики в хомуты воробьев запрягали, а на охоту с лаптем старым ходили. Увидят зверя — садятся лапоть чинить да сказку рассказыват… Кого зверь послушат, а кого и съест. И решил царь уму где достать… — прабабушка поправила мне одеяло, подоткнула его под матрас, чтоб не поддувало, и свет погас, и наступила тьма. Я уснул. Остался только я. А потом исчез и я…
…В тишине родился звук. Не было ничего в мире: в пустом пузыре висел пустой пузырь. Может, это вздохнул Арр-Лло-Нна — большой зверь? Может, приснилось ему, что он вздохнул, и, опечаленный этим, он вздохнул, понимая, что породил вздохом мир? Никто не знает, что было, потому что не было ничего. Звук родил эхо — и оно зазвучало. Эхо родило отголосок — и звук наполнил собой мир. И мир ожил и заиграл. Каждая частичка его пела. А потом звук подумал: «Хорошо бы послушать, а каков я на слух?» И он сделал себе Ии-Ст-Анн. И они слушали звук и подпевали ему…
…Моя голова вспыхнула: весь мир взорвался какофонией вселенского беснующегося оркестра. Пели солнца, стонала пустота, скрипели планеты, гудел камень, вопил огонь, шептала вода, и каждая частичка мира сияла своим цветом и кричала свою песню. И я сам заорал, не в силах вынести этот сошедший с ума хор, мои мозги отказывались воспринять его целиком, и кто-то убавил громкость, и звуки утихли, краски погасли…
…Но мое тело не погасло, оно продолжало светиться, как новогодняя елка: каждая клеточка своим цветом. Истант запел — и огоньки замигали и стали меняться. Красный стал темно-красным, желтый стал зеленым, черный распался на частички, и все они загорелись радугой…
— …Зачем вы меняете нас? — спросил я.
— Очень простая биохимия. Человек. Проще поменять. Потом вернем обратно.
— И в корабле меняли?
— Да. Очень легко. Очень простая биохимия. С диштами такого нельзя. Дишты другие.
— Почему я координатор?
— Тебе легко.
— А другие?
— Им другое легко.
— Откуда вы знаете?
— Очень простая биохимия. Закрой глаза. Слушай про координатора…
Я очнулся на полу. Под щекой был теплый камень. Вдаль перед глазом уходила бесконечная гряда увеличенной брусчатки. У них даже пола в строениях не было. Только стены, подумал я. И неожиданно понял, что брусчатка теплая не от того, что ее нагрело солнце. Она теплая сама по себе, всегда.
Поднявшись, я сел. Все как обычно, будто прилег на минуту отдохнуть, да тут же и поднялся.
Легко встал на ноги, огляделся. В цилиндре стало светло, желтая стена цилиндра сияла чистотой, поднимаясь далеко-далеко вверх. Золотисто-полупрозрачная на вид, она ничего не пропускала сквозь себя. Огромный-огромный бочонок, цвета детской радости.
Истант стоял рядом, молчал. Я оглядел себя: руки, ноги, все цело. Попытался вспомнить, что
