ужасом главный коридор, но я не желал знать и видеть, что там сейчас происходит. Как открыть двери? Ладонь почувствовала тепло металла, но створки не разъехались. Черт! Не хватало помереть от того, что в дверях забыли сделать ручку! Как открыть эту коробочку? На что она реагирует? Я помахал руками, в надежде на какие-нибудь датчики. Ничего. Постучал кулаком по стене. Ничего. Ощущая спиной леденящий мрак главного коридора, я принялся колотить по стене со всей дури. «Открывайся, открывайся!» Потеряв дыхание, уперся лбом в тупой металл. «Сволочь!» Размахнувшись, пнул ногой — и створки разъехались. Я отшатнулся.
Динозавров снаружи не оказалось. И цианистый калий не задушил меня. Вдохнув потекший внутрь воздух, я ощутил аромат прелости, но вместе с тем и сухости. Так бы, наверное, пахло на болоте в жаркий ветреный день. А впрочем, черт его знает, никогда не бывал на болотах в такой день. Я глубоко вдохнул еще раз. Живой! Что бы там ни было, а дышать я мог. Не знаю, что сыграло свою роль. Возможно, измененный истантами организм мог жить и в такой атмосфере. Или же автопилот подобрал планету, пригодную для человека. Спасибо, цилиндры! Все-таки вы не последние сволочи…
Я спрыгнул на землю — и взгляд сразу заскользил вверх, вверх и вверх. Огромные деревья черными столбами уходили в высоту. Сто, двести метров? Сквозь прозрачные жидкие кроны просвечивало желтоватое небо. Солнца не видно, то ли рассвет, а может, и вечер, закат. Коричневатый сумрак сливался в черноту за стволами. Земля уходила туда же — темная, покрытая слоем темной листвы, ни травы, ни кустов, ничего. Корабль лежал сбоку небольшого склона, на открытом пространстве, основная масса деревьев начиналась чуть дальше. Впрочем, деревья стояли довольно редко, и вся местность казалось пустой, будто дырявой.
Я обернулся. Дальше по склону частокол черных стволов сгущался. Был виден путь, по которому падал корабль, — провал сшибленных верхушек. Одно из гигантских деревьев, падая, зацепилось за соседнее, торчали огромные страшные корни. Сам корабль рухнул задом наперед на склон, обрушив большой его кусок. Этот кусок и завалил носовой иллюминатор.
Прилетели…
Конец путешествию.
Корабль сдох, путей назад нет. Я один на чужой планете, и вряд ли стоит ждать спасательной экспедиции.
В мертвящей тишине чуть слышно шумели деревья. Я огляделся во все стороны. Пустота. Тишина, пустота и мрак. Внезапно ощутил, какая бездна пространства отделяет меня от дома. Робинзон Крузо по сравнению со мной — житель мегаполиса. Метры, километры, парсеки… В чем измерить бесконечность? В каких единицах? Разве только в чувстве жалостливой тоски к самому себе…
Осторожно ступая, будто боясь произвести шум, я попятился назад к кораблю. Пощупал, ощутил его реальность. Это не сон, все по-настоящему. Медленно опустился на ступеньку входного порога.
Что мне сейчас делать? Голова не желала думать о будущем. Все мысли тянулись к прошлому. Покалеченное тело зудело ожогом.
Где я? И что я? Зачем все это случилось? Я упорно возвращался в мыслях к той жизни, что затерялась сейчас для меня в бездонной бездне космоса маленьким огоньком моего родного Солнца. Огонек настолько маленький, что отсюда его не разглядеть ни в какой телескоп. Да и неизвестно, куда смотреть: где он? Слева, справа, снизу? Но в том огоньке вся моя жизнь: все, что я знал, все, что было для меня родным и близким. Там не надо было думать, чем закончится завтрашний день. Там все свое, обжитое и понятное. И вокруг те, для которых тоже все обжито и понятно. Я вспомнил о Дэне. В первый раз после взрыва. Дэн погиб. Все, его больше нет. И все пилоты, что самоотверженно защищали нас, тоже погибли. И сзади меня мертвые тела. И нет ни одного живого. А мне нужен сейчас хоть один живой человек…
Сунув руку в карман, я достал россыпь хвоинок, тех самых, собранных в последнем сосновом бору на Земле. Единственное, что осталось у меня от целой планеты. А нет, еще жвачка Лехи. Леха тоже погиб. Бессмысленная судьба…
По обожженной щеке скользнула слеза. Я зажмурил опухшие глаза, и слезы темными пятнышками расплылись по джинсам, замочили ладони.
Пробравшись назад на корабль, я закрылся в каюте. Сжался в комок на кровати, уткнувшись в стену…
2
Хотелось жрать. Элементарно хотелось жрать.
Жалость к себе заставляла лежать неподвижно на кровати, повернуться ко всему миру спиной. Бесконечно долго я не шевелился, то упираясь взглядом в стенку, то проваливаясь в забытье. Мне не хотелось ничего делать, не хотелось знать, что происходит. Я хотел домой, назад, туда, где не было боли, сложностей и смерти. То, что происходило сейчас, ощущалось как чудовищная несправедливость, учиненная кем-то по отношению ко мне. Разве я сам желал такого? Я хотел, чтобы все это немедленно прекратилось, чтобы открылась дверь каюты, вошел бы кто-нибудь умный, надежный, сильный и сказал: «Все, Григорий, идем домой. Игра закончилась». Но звенящая пустота вокруг резала надежду по живому, и от этой пустоты и жуткой нечеловеческой несправедливости сжималось сердце и накатывались слезы. И я лежал, лежал, лежал… Маленький комочек жизни, затерянный в бездне Вселенной…
Но возникшее чувство голода постепенно росло, поднимало голову, начинало подавать голос. А через какое-то время начало вопить, заглушая и жалость к себе, и мрачные мысли. «К черту! — подумал я. — Мне так плохо, что уж дополнительного страдания от голода я точно не заслужил». И я встал, покачнувшись от долгого бездействия. Нет уж, никто не заставит меня страдать еще больше. Возникшая злость заставляла думать. «Что же вы хотите? — думал я. — Хотите совсем убить меня? Не получилось раньше, так вы пробуете снова? А не оборзели вы? Думаете, что позволено все? Калечить человека, закидывать черт знает куда, а сейчас еще пытать голодом? А вот фиг вам!» Я не знал, кто эти «вы», к кому я обращался. Неведомая сила, желающая моей смерти. Невозможно сопротивляться тому, чего нет. Что управляло моей судьбой? Пустая фраза «такова жизнь» не котировалась. Если жизнь «такова», просто так, сама по себе, — то мне немедленно нужно порвать себе вены какой-нибудь железякой или удавиться на ремне. Но если кто- то или что-то сделало мою жизнь такой, то стоило жить. Жить назло неведомым злодеям, именно так, самим фактом своего существования разрушая все их планы. Я хотел жить — и поэтому уцепился за образ врага. Кто-то неведомый и могучий, хрен ты от меня дождешься смерти, мы еще закусим на твоей могиле, дернув сто грамм…
Я отправился в главный коридор и стал в каше трупов искать вещмешки. Замечал лямку — отваливал перебитое тело, выдергивал. О мертвых я не думал. Я сам был как мертвый, неспособный сейчас ни к чувствам, ни к жалости. Вид погибших никак не действовал на меня. Они умерли, я чудом выжил. Но пока что я никак не ощущал своего преимущества. И поэтому ворочал тела в поисках еды тупо и механически.
В одном из вещмешков нашел «паштет», заботливо упакованный в выдранные страницы из какой-то фантастической книжки. Еще в паре вещмешков обнаружил оставшийся нетронутым НЗ, который нам выдали на Земле. Еда нашлась, и, значит, я выиграл этот раунд.
Земля оказалась гадкая — структурная, пронизанная тонкими прочными нитями, наполненная неоднородными комками от полужидких до почти твердых. И черт бы с ней, да только лопаты на корабле не нашлось. Сначала я взрыхлял размеченный прямоугольник искореженной длинной железякой, которую с трудом отломил от конструкций продавленного потолка, затем выгребал полученную кашу с помощью металлического листа, с не меньшим трудом выдранного оттуда же. На следующем слое все повторялось. Первую могилу я выкопал за три часа. Вторую — за пять. Копал рядом с кораблем, вдоль склона. Когда яма становилась мне по пояс — шел в корабль. Выдирал тело из кучи, хватал за ноги (взять за руки я не смог), тащил до ямы. Старался осторожно опустить, но сил не хватало — и тело с глухим стуком падало вниз. Слепив над могилой маленькую горку, я клал сверху какую-нибудь вещь, принадлежавшую покойнику: часы, пачку сигарет, запасные кеды из вещмешка, ремень.
Похоронив в первый день двоих, весь следующий день я валялся в каюте, не в силах пошевелить ни
