Заслонов выглянул из окна и тотчас же понял причину необычайного проворства господина Штрипке.
Флаг заметили и солдаты из эшелонов, стоявших на станции. Первыми увидели его набиравшие воду в паровоз. Солдат, стоявший на тендере под водонапорным краном, увидев флаг, так растерялся от страха — причиной были многочисленные слухи и разговоры о внезапных налетах партизан, — что сдвинул в сторону кран, обдав струей ледяной воды кучку солдат, стоявших внизу. Поднялась страшная брань. Но она сразу же стихла, когда с тендера раздался крик:
— Партизаны!
Солдат как ветром смело, все бросились к своим вагонам. Машинист с перепугу начал давать тревожные гудки. Их подхватили другие паровозы. В этот хор включился и гудок депо. Уже дали команду увести в разные стороны эшелоны. Но вокруг все было тихо. Не слышно ни гула самолетов, не видно никакого подозрительного движения, которое говорило бы о близости партизан. Только шумела струя воды, лившаяся из незакрытого крана, да шипели паровозы, на которых машинисты и кочегары лихорадочно нагоняли пар.
И только тут все увидели флаг. К водокачке уже бежали солдаты и офицеры из караульной команды. Тревога постепенно затихала, свистки и гудки неожиданно прекратились. Запыхавшийся Штрипке кричал на путях:
— Кран, кран закройте, остолопы!
К водокачке торопливо шли Вейс и Кох. Там собиралась целая толпа.
По железной лестнице полез кургузый ефрейтор из караульной команды. За ним — длинноногий жандарм из гестапо. Им приказали снять флаг. Вот уж ефрейтор, кряхтя, поднялся на балкончик и собирался открыть дверь. Жандарм на минуту задержался на лестнице, высунув голову на балкон, — его усы развевал ветер. Откуда-то из задних рядов толпы донеслась сдержанная реплика:
— Усы держи!
И едва кое-кто осмелился улыбнуться на эти слова, как от оглушительного взрыва содрогнулась земля. Все со страху отпрянули назад. Никто даже не успел заметить, как исчез с балкончика ефрейтор. Не стало и самого балкона. С лестницы медленно оползал жандарм. Он зацепился ногой за ступеньку, перевернулся и грохнулся вниз. Когда люди понемногу пришли в себя, то прежде всего увидели жандармские усы, прилипшие к земле. А наверху, в широкой черной пробоине, которая образовалась на месте дверей и части стены, стремительным водопадом бурлила вода. Все глядели испуганно и зачарованно на этот необычный водопад, который постепенно затихал опадая и, наконец, совсем прекратился. Только небольшая струйка воды журчала, стекая по стене. Ветер срывал капельки воды, обрызгивая лица людей, столпившихся около водокачки.
А над всей этой толпой, на самой вершине водокачки, словно ничего не произошло, пламенел красный флаг. Взрыв поднял на ноги весь городок. Кучками стояли люди на улицах, глядели на флаг, гадали о причинах взрыва. На путях метались, как угорелые, немецкие солдаты. Торопились набрать воды в паровозы, но водонапорные краны были пусты, паровозы надо было перегнать на мост, к реке, чтобы оттуда шлангами качать воду: Подали команду залпами сбить флаг. Стреляли из винтовок, из автоматов. Пустили в ход зенитные пулеметы. Наконец, древко флага надломилось. Флаг упал на крышу водокачки, свесившись с карниза. Выпустив еще несколько пулеметных очередей, немцы успокоились и разошлись по своим эшелонам.
13
Кох толковал с Вейсом о необычайных обстоятельствах взрыва водокачки. Правда, само здание осталось целым. Был только взорван водонапорный бак. Еще более удивительным и совсем уже непонятным было исчезновение часового. Командир караульной роты и другие его офицеры в один голос утверждали, что часовой был самым обыкновенным солдатом, дисциплинированным, выдержанным. И даже оставленная записка не была написана его почерком. Но все это, однако, ничего не говорило о причинах взрыва. Конечно, для всех было ясно, что бак был взорван миной и не иначе, как миной затяжного действия. Но кто подложил мину и куда девался часовой — этого никто не знал.
Только Мишка Чмаруцька, наблюдавший из окна за всеми событиями на водокачке, мог бы кое-что рассказать о ночных приключениях группы комсомольцев. Но это не входило в его намерения. Он еще раз взглянул на водокачку и начал молча собираться на работу. Он не мог сдержать в себе сильного волнения, охватившего все его существо, и, стараясь придать своему голосу как можно больше равнодушия, обратился к матери:
— А они не сбили!
— Кого не сбили?
— Не кого, а флаг!
— Ну, это не твоего ума дело, — спокойно ответила мать.
— Не моего? — едва не вскипел Мишка. — Эх ты, мама!
— Что?
— Да ничего… — только вздохнул Мишка и не спеша вышел из хаты.
Гавриловна проводила молчаливым взором его худощавую фигуру. В глубине души всколыхнулась материнская тревога: и этот уже выходит из-под ее опеки, уже водятся у него свои тайны, свои дела и заботы, которыми он не хочет и, видимо, не может поделиться с нею.
Вейс и Кох были очень разочарованы, когда радио сообщило, что и на этот раз замысел фюрера провалился. Москва как была советской, так и осталась. Полученные Вейсом инструкции рекомендовали ознаменовать день седьмого ноября торжественными вечерами в честь великой победы германских войск.
Но победа была только в воображении. Не лучше обстояли дела в городке и в районе.
История с флагом, как предвидели комендант города и комиссар гестапо, была гораздо серьезнее, чем обычный неприятный инцидент. Сначала Вейс и Кох даже не придали ей особого значения: что может быть страшного в том, что какой-то враг гитлеровцев вывесил на несколько часов красный флаг? Но когда несколько эшелонов вынуждены были брать воду из реки, посылая паровозы на мост и тем самым закрывая путь другим, — на мосту была одна линия, — тут только немецкое начальство сообразило, что над станцией нависла серьезная угроза.
Уже за мостом стояли один за другим несколько эшелонов с фронта и требовали быстрейшего пропуска. Их нетерпеливые гудки выматывали душу. А тут явился еще этот бездельник Штрипке и с самым серьезным видом стал просить совета, как ему быть с взорванной водокачкой.
— Ремонт! Каждый благоразумный человек знает, что делать с испорченной вещью! — крикнул выведенный из себя Вейс.
— Мы делаем ремонт. Весь железнодорожный батальон работает. Но рабочий насосной станции категорически заявил, что не может остановить мотор, так как замерзнут трубы водопровода.
— Сколько до насосной станции?
— Два километра.
— Тогда пусть не останавливает мотор. Пусть качает воду.
— Ее некуда деть, она будет заливать пути.
— Тогда пусть остановит мотор.
— Замерзнет водопровод, лопнут трубы!
— Ну, пусть не останавливает.
— Тогда…
— Что тогда? Что тогда? Что вы затогдакали? Идите и делайте свое дело. Вы начальник депо и несете всю ответственность за испорченную работу механизмов.
— Слушаю, герр комендант! Иду и приказываю не останавливать мотора.
— Давно бы до этого додумались сами!
И, глядя вслед прихрамывавшему почтенному шефу депо, Вейс процедил сквозь зубы:
