понятной в таком случае радости следователя, изобличающего преступника неопровержимыми доказательствами.
— Что это, спрашиваю я вас? — И Кох поднес к лицу инженера разбитый фонарь с уцелевшим осколком стекла.
— Если я не ошибаюсь, это обыкновенный семафорный фонарь, поврежденный во время бомбардировки.
— Как я рад, однако, что вы не ошиблись! — И злорадные огоньки загорелись в глазах Коха.
— Я не понимаю вас…
— Конечно, где уж вам понять! А что это? — Кох показывал на срезанную головку фонаря, на малюсенькую лампочку, прикрепленную так, что свет ее можно было заметить сверху, на проведенные к ней тоненькие провода. Можно было погасить семафор, а маленькая лампочка все равно горела бы и никто бы ее не заметил сбоку. Когда загорался семафор, тогда и свет этой маленькой лампочки тоже виден был сверху.
— Может быть, вы скажете, что это не специальная сигнализация для самолетов?
— Зачем же мне так говорить? Это действительно сигнализация и, я сказал бы, довольно остроумная.
— Кто?
— Да я говорю о сигнализации.
— Я спра-ши-ва-ю вас, кто это сделал, по чьему приказу? Кто должен отвечать за всю эту бандитскую работу?
— Господин комиссар, вы задаете сразу столько вопросов, хотя хорошо знаете, что я не могу ответить ни на один из них.
— Как это понимать?
— А очень просто. Вы спросили бы у господина Штрипке, он шеф депо, он отвечает за все, в том числе и за сигнализацию. Я же, как вам известно, только начальник паровозных бригад. В этом деле я несу полную ответственность.
— Я не настолько наивный человек, чтобы верить вашему слову. Вы давно являетесь в депо полноправным начальником. Я знаю это.
— Вам это известно, но я, как вам тоже известно, сижу теперь в гестапо, а не в депо…
— Да, сидите за эту вот сигнализацию, и если вы от нее отказываетесь, то вы не сможете отказаться от этой вот штуки…
И уставший Кох торжественно вытащил из стола шапку. Это была обыкновенная шапка инженера- путейца, немного измятая и запыленная.
— Я должен только поблагодарить вас за то, что вы нашли ее. Я все утро искал ее на путях и не нашел. Это действительно моя шапка.
Кох недоумевающе хлопал глазами.
В это время позвонил телефон. Кох взял трубку.
Заслонов не слышал того, что говорили по телефону Коху. Но по жестам комиссара гестапо, по его отрывистым ответам, по густому румянцу, разлившемуся по лицу Коха, чувствовалось, что разговор был не из приятных.
Звонил Вейс.
Справившись о здоровье уважаемого комиссара гестапо, он спросил мнение Коха, как целесообразнее начать восстановление станции и какие возможности есть у господина Коха в смысле помощи рабочей силой на расчистке станционных путей от завалов после налета. Кох распоряжается тюрьмой и лагерем, он, конечно, может оказать помощь коменданту. Вейс будто между прочим спросил о судьбе инженера Заслонова и выражал удивление, услышав, что Заслонов крупный преступник.
— Ай-ай, какой он, однако, хитрый человек! Ему столько доверяют, а он так подводит начальство. Надеюсь, вы его достойно накажете?
И тут же, мимоходом:
— А знаете, один почтенный генерал очень интересуется его особой. Говорит, что этот инженер спас ему жизнь, проводил в бомбоубежище и там скоротал с ним всю ночь.
— А шапка? — машинально выпалил Ганс Кох и сбивчиво, поскольку здесь присутствовал инженер, рассказал о том, как нашли шапку, каким она является серьезным вещественным доказательством, — значит, ходил по путям, сигналил.
— Да-да, господин комиссар, генерал говорит, что инженер нашел его на путях в самом начале бомбежки и спас от смерти.
— А шапка… — безнадежно повторил Кох, чувствуя, как ускользает из его рук этот шаткий довод.
— Хорошо, что вы вспомнили про шапку. Кстати, мне принесли сегодня вашу шапку, которую вы вчера потеряли в поле за станцией. Я вам ее пришлю.
Тут Ганс Кох так побагровел, что даже ушам его стало жарко. Он что-то еще путанно мямлил по телефону, кое-как закончил разговор. Взглянул на инженера. Тот спокойно сидел, расправляя свою шапку и сдувая с нее пыль.
Нерешительно спросил:
— Какого генерала вы водили в бомбоубежище?
— Не знаю, кто он. Его, должно быть, бросили солдаты, как только началась бомбежка, и он совсем растерялся. Да, очевидно, крепко ушиб ноги, итти дальше не мог. Он лежал совсем беспомощный. Я счел своим долгом помочь ему.
— И вы просидели с ним всю ночь в бомбоубежище? — недоверчиво спросил Кох, избегая смотреть в глаза инженеру.
— А что мне оставалось делать?
На минуту воцарилась тишина. Кох думал, какой найти более или менее удобный выход из создавшегося неприятного положения. Не ставить же себя в роль явного дурака, который, по всему видно, опять попал пальцем в небо. Молчал и Заслонов, рассеянно поглаживая шапку.
— Почему вы мне не сказали о том, что были в бомбоубежище?
— Я отвечал на ваши вопросы. О бомбоубежище вы меня не спрашивали.
— Но вы должны были оправдываться. Вам предъявили серьезные обвинения.
— Видите ли, я считал несовместимым с человеческим достоинством оправдываться в том, в чем я не виноват. Подобные обвинения мне кажутся просто смешными, не заслуживающими никакого внимания.
— Однако вы могли пострадать из-за этих обвинений.
— Я надеялся, что вы способны разобраться, кто прав, кто виноват.
— Конечно, это так… — снова уже неуверенно произнес Кох. — И, как видите, мы, в конце концов, разобрались. — С минуту помолчал, спохватился: — Мне хочется сказать вам… о том, что вам пришлось здесь увидеть, ну… о ваших личных неприятностях прошу забыть и не вспоминать. Сами понимаете, что рассказывать о них не стоит. А теперь… одну минуточку…
Кох велел немного прибрать в его кабинете. На столе появилось вино, кое-какая закуска. Видно, Кох не привык себе отказывать в еде. Даже лицо его оживилось, и на круглых щеках заиграл румянец, когда он увидел тарелки с закуской.
— А теперь садитесь ближе к столу. Закусим немножко и поговорим, как могут говорить только свои люди. Вы ж заботитесь об интересах Германии, я это увидел даже во время допроса. Ну, не будем вспоминать об этом, у каждого свои обязанности, подчас и не очень приятные. Так вот: у нас с вами одна общая задача — работать как можно лучше для нашей великой Германии. Что на станции орудуют бандиты, диверсанты, саботажники, в этом, я надеюсь, вы убедились и сами. Нам необходимо их выявить. Их надо наградить по заслугам. И это надо сделать как можно скорее, иначе над нами всегда будет висеть угроза. Вот я… мы… гестапо надеемся найти в вашем лице человека, который не только наладит транспорт, но и поможет нам в нашей борьбе против врагов великой Германии.
— Откровенно говоря, я не совсем понимаю, чем я могу вам быть полезным, кроме моей непосредственной службы?
— Дело это, как увидите, совсем простое. Вы теперь — пострадавший, мы преследовали вас. Если до
