передний край.
— Действительно, любит, — усмехнулся капитан. — Даже на власть не посмотрел, лишь бы добраться сюда. Да, Коваль?
Узнали… Знают все и поэтому пришли. На что же он сам рассчитывал, словно страус пряча голову в песок? Должны были узнать. Сам назвал во время допроса номер части. Пришли сами, хотя ведь могли вызвать.
— Почему молчишь? — сурово спросил капитан. — Тебя везде ищут, а ты молчишь.
— Я ведь не скрывал, откуда я. Знали и могли проверить.
— Вот тебе и пожалуйста, — вздохнул замкомполка, — теперь это и не его вина! Так говоришь, как будто выбежал в магазин.
— У меня есть приказ арестовать вас, поручник, — в первый раз за весь разговор проговорил офицер из информационной службы.
Коваль побледнел. В комнате воцарилась тяжелая тишина. Ее нарушил очередной вздох заместителя.
— Может, скажешь, что ошибка?
— Нет, не скажу. Я не ребенок. Знаю, что надо платить по своим счетам.
— Не лезь в бутылку. — Голос замкомполка звучал сухо. — Самовольно покинул расположение батальона, потерял документы. Из-за этого погиб солдат. Потом сбежал от власти, которая тебя задержала. Так было?
— Так, но я не убегал. После допроса мне сказали подождать в коридоре. Солдат возле двери ничего не говорил, отдал даже честь. А здесь как раз попалась автомашина из нашей дивизии. Я и подался с ней в батальон.
— Конечно, никому ничего не сказав?
— Да.
— Как ты думаешь, что следует офицеру за такие штучки?
— Так вы уже знаете приговор.
— Знаю, — буркнул замкомполка. — Приказано доставить тебя в штаб дивизии. На штурм Праги пойдешь в штрафной роте, — говорил он резко, потому что старался подавить в себе жалость к Ковалю. Они были вместе в Сельце и под Ленине, а еще раньше в Минске. Командир понимал его и поэтому злился на собственную, как он считал, слабость.
— Кому передать дела? — тихо спросил Коваль.
— Ты ему скажешь или я? — обратился замкомполка к офицеру из информационной службы.
— Вы знаете мое мнение.
— Знаю. — Капитан замолчал и стал скручивать цигарку. Все молча наблюдали за ним. Наконец он чиркнул зажигалкой. — Что стоишь? Садись, — сказал он Ковалю. Глубоко затянулся.
В комнате снова наступило молчание, оно становилось все более тягостным.
— Где Самойлов?
— В третьей роте, — ответил Рыбецкий.
— Все готово к наступлению?
— Так точно.
— В политическом отношении тоже?
— Я провел совещание с заместителями, — доложил Коваль, — рассказал о значении предстоящей операции. Раздал материалы. Был в двух ротах. Хотел идти в третью, но теперь…
— Что теперь?
— Теперь буду повышать свое сознание в штрафной роте…
— Ладно, с Самойловым поговорю сам. Завтра наступление. Я договорился, — он быстро взглянул на офицера из информационной службы, — твой вопрос на время наступления отложен. Нельзя менять заместителя в канун операции. Потом… — Он замолчал на минуту и добавил с жестокой откровенностью: — Потом, если останешься жив, поговорим… О суде и всем остальном. Думаю, пойдешь в первой цепи атакующих.
— Понимаю. А что касается цепи, то был в ней уже не один раз.
— Успехов. — Капитан поднялся, надел головной убор. — Дайте мне связного, пойду к Самойлову. — У порога он задержался и посмотрел на Антони: — Только без выкрутасов, Коваль. У меня отвращение к самоубийцам.
— Нет оснований для опасений, гражданин капитан. Проявлю себя на поле боя.
Все смотрели на дверь, за которой они скрылись. Рыбецкий стучал пальцами по столу, начштаба вертел в руках карандаш.
— Когда же, черт побери, кончится эта треклятая война? — проговорил Рыбецкий.
— Не знаю, — буркнул Коваль.
— Не тебя спрашиваю, себя… Пусть будет все проклято!
Он снова проклинал войну, когда после наступления солдаты принесли с берега Вислы раненого Коваля.
13
Всю ночь и утро моросил мелкий дождик. Лес, как губка, пропитался водой. Капли падали с иголок сосен, стекали по листьям. Тучи висели низко, почти цепляясь за вершины деревьев. Юзеф присел на пень, накрыл голову накидкой, разложил на коленях карту. Он был зол. Целое формирование шло на прорыв фронта, а ему предстояло идти в обратном направлении. Все последние дни, когда узнал об этом прорыве, шутил, что идет к брату, который ждет его за Вислой.
— Тоже Коваль? — удивился тогда Портной. — Холера, везде вас полно. Заполонили все фронты.
— Стараемся…
Об Антони узнал случайно. Вместе с грузами тогда приземлились и люди: офицер, сержант-минер и капрал-радиотелеграфист. Быстро прижились в отряде, знали свое дело, участвовали в операциях. Капрал погиб две недели спустя, а двое других продолжали успешно сражаться. Подпоручник Стефан, так звали офицера, сказал ему однажды с улыбкой:
— Кого-то ты мне напоминаешь, Молчун.
— Это так кажется, — буркнул Юзеф. Ему самому уже давно хотелось спросить Стефана, не встречал ли тот случайно Антони, но он сдерживался, не желая нарушать конспирацию. Пусть каждый знает только то, что должен знать…
— Ты здешний? — продолжал спрашивать Стефан.
— Это смотря как понимать.
— Из Келецкого воеводства?
— Да.
— Интересно… У меня, понимаешь ли, был знакомый. Вместе наступали под Ленине. Тогда он был хорунжим, а я капралом.
— И что же?
— После боев нас вывели на отдых, были в тылу. Он остался в роте, а меня направили на спецкурсы. Ну и прислали сюда.
— Помнишь его фамилию?
— Конечно. Коваль, а имя — Антони.
— Был такой родственник, — Юзеф старался казаться безразличным, — припоминаю.
— Этот уже перед войной занимался политикой. Коммунист.
— Совпадает, кажется, и это. Долго вы были вместе?
— С самого начала, как была сформирована рота.
— А где он может быть сейчас? — спросил Юзеф.
— Незадолго перед отлетом я встретил старых приятелей из полка, они рассказывали, что он уже
