головотяпы и ротозеи.
Иона Овсеич задумался, вены на висках набрякли еще сильнее, по краям сделались зеленые, с желтизной, голова поникла, пальцы машинально скребли скатерть, наконец он очнулся, с силой ткнул себя пальцем в сердце и сказал:
— Малая, у меня за всех вас болит здесь. Но это не значит, что Дегтярю можно безнаказанно плевать в душу. Зайди сама к Дине Варгафтик, посиди с ней возле окна и соберите материал, как следует, чтобы можно было трахнуть раз и навсегда.
Дома Иона Овсеич застал мирную картину. Полина Исаевна стояла возле печки с Аней Котляр, говорили про Зою, жену Лапидиса, и удивлялись, что Адя продолжает заниматься музыкой, а мама находит откуда-то средства платить учителю. Не меньше удивления вызывало и другое: Зоя, которая последние годы почти не работала и больше времени проводила в больнице, чем дома, теперь имеет силы целый день сидеть в конторе над чертежами и брать еще сверхурочную работу на вечер.
Иона Овсеич пошутил: дать его Полине такой режим — она тоже выздоровеет, как Зоя Лапидис.
Полина Исаевна рассердилась: дурацкие шутки, так можно накликать на собственную голову. Аня сказала, что не верит в наговоры, но, лучше, выбрать другую мишень, чтобы на душе было веселее. Потом она засмеялась, как будто вспомнила что-то забавное, зажала обеими ладонями рот, и Полина Исаевна, на правах больной, потребовала, чтобы ее не волновали и не мучили загадками. Какие загадки, махнула рукой Аня, просто она слышала краем уха, что к Ляле Орловой опять ходят клиенты.
— Аня, — пожурил Иона Овсеич, — я бы на вашем месте не повторял. Если вы уверены, другое дело, но просто повторять чужие сплетни — это нехорошо. И неблагородно.
Засиделись до одиннадцати. Пили чай с вишневым вареньем, которое давало такой красивый цвет, что не надо было заварки, и макали в стакан бисквиты «Мария». Аня все время заставляла себя сдерживаться, но бисквиты сами таяли во рту, и она замечала, когда было уже поздно. Иона Овсеич несколько раз повторил в шутку, что женщина с таким здоровым аппетитом должна сама хорошо зарабатывать, иначе супругу придется стоять три смены. Полина Исаевна дважды делала мужу замечание, стоять или лежать, это не его забота, и не надо мешаться в чужие семейные дела, но Аня соглашалась с Ионой Овсеичем и мечтала вслух насчет своей будущей работы. Больше всего ей нравится медсестрой или телефонисткой, а у нее только семь классов, и то не полностью. Кроме того, от математики в голове осталась одна таблица умножения, а икс плюс игрек она забыла, как будто учила тыщу лет назад. Если всего тысячу, сказала Полина Исаевна, это не беда: она берется подготовить ее, чтобы в сентябре Аня сдавала на курсы медсестер.
— Полина Исаевна, — покраснела Аня, — или вы шутите, или…
Нет, перебила Полина Исаевна, она не шутит, наоборот, у нее прямой интерес, чтобы Аня стала медработником: надо будет укол, банки, склянки, клизму, пиявки — всегда рядом свой человек.
— Да, — поддержал Иона Овсеич, — есть над чем подумать.
Пришел Иосиф и едва успел ступить на порог, сразу заявил претензии, что в этом доме его жену готовы оставить на всю ночь до утра, а она рада стараться.
— А ты думаешь, — сказал Иона Овсеич, — что ты единственный и незаменимый.
— Ну, — зашумел Иосиф, — как вам нравится этот старый супник! Дегтярь, я тебе завидую: у тебя плешь больше, чем у Котляра вся голова, но ты у нас известный специалист по дворовым бабам: умеешь влезать в душу.
Аня сильно покраснела, а Полина Исаевна стала подзуживать мужа, чтобы рассказал про тринадцатый подвиг знаменитого древнегреческого героя Геракла.
Иона Овсеич удивился: откуда тринадцатый? Известно только двенадцать. Двенадцать, сказала Полина Исаевна, знает каждый пятиклассник, а есть еще тринадцатый. Однажды Геракл провел ночь с молодой красивой женщиной, по имени Пенелопа. Сначала ей понравилось, что он такой сильный и совсем не устает, но в конце концов она сама так устала, что больше уже не могла. На другой день, когда она рассказала людям, что было тридцать два раза, никто сперва не поверил, но потом догадались: столько мог лишь сам Зевс или его сын Геракл.
Иосиф от смеха чуть не упал со стула и категорически требовал, чтобы Полина Исаевна повторила, сколько раз, Аня дергала мужа за рукав и говорила, что готова провалиться сквозь землю, так ей стыдно перед людьми.
— Ничего страшного, — успокаивал ее Дегтярь, — шутка есть шутка: можно позволить себе немножко лишнего.
— Ничего себе немножко! — захлебывался Иосиф. — Как Геракл или его папа Зевс!
Перед уходом опять вспомнили Лялю Орлову, и Котляр сказал, что в наше время ей нелегко будет найти такого второго Геракла, но в этот раз шутка не имела успеха.
Иона Овсеич проводил гостей до лестницы, пожелал спокойной ночи и просил Аню хорошо подумать насчет предложения Полины Исаевны. Аня, уже спустились на второй этаж, крикнула, что муж будет против, а Иона Овсеич нарочно громко, как будто с угрозой, ответил: пусть попробует!
Накануне выходного, перед занятием, Клава Ивановна и Дина Варгафтик ждали Дегтяря возле форпоста. За три дня, когда они со всей добросовестностью вели контроль, не осталось и тени сомнения насчет Ляли Орловой. Больше того, позавчера один тип, еще было совсем светло, спросил Зюнчика, где здесь живет Орлова. Зюнчик ответил: «А для чего вам Орлова?» Тот сначала назвал его сопляком, потом объяснил, что Орлова — прачка, которой он отдает стирать белье. Такая же история повторилась вчера: во дворе стояли Колька, Оська и Адя Лапидис. Оська и Адя ответили, что Орлова не прачка, а Колька, который понимает уже больше, чем его директор школы, подвел типа прямо к Лялиным дверям.
Иона Овсеич слушал молча, с закрытыми глазами, большой палец теребил пуговицы; Клава Ивановна потребовала, чтобы он открыл, наконец, глаза и произнес слово.
— Какое слово ты хочешь от меня услышать, Малая? Сказать, что мы все шляпы и ротозеи, — ничего не сказать.
— Надо было предвидеть, — вмешалась Дина, — когда давали комнату с отдельным ходом и краном. Я говорила, что так будет.
— Варгафтик, — нахмурился Иона Овсеич, — ты глубоко заблуждаешься. Мы обязаны с каждым днем улучшать жизнь людей, но никто не давал нам права почивать на лаврах, а свою бдительность забрасывать в чулан.
— Овсеич, — замахала своими короткими ручками Дина, — я не философ, как ты, и опять повторяю: когда человеку создают все условия, он уже не прячет свои настоящие привычки. Ляля Орлова — первый пример.
— Хорошо, — сказала Клава Ивановна, — давайте рвать на себе волосы и кричать караул.
— Малая права, — Иона Овсеич взял со стола «Краткий курс» и заложил под мышку. — Надо принимать конкретные меры, и хватит играть в жмурки.
Сегодняшнее занятие целиком посвятили теме: «Бунд и оппортунистическая линия бундовцев». Люди хорошо подготовились, Ляля Орлова брала слово три раза: по вопросу об уходе бундовцев со II съезда, о союзе меньшевиков с бундовцами и «экономистами», и о Плеханове, как его тянул к меньшевикам груз прежних оппортунистических ошибок.
Иона Овсеич похвалил всех, но особо выделил Лялю Орлову, которая, кроме основной литературы, работала по дополнительному списку. Единственное, что надо было подчеркнуть со всей ясностью, а она не подчеркнула, — как из примиренца к оппортунистам-меньшевикам Плеханов сам вскоре стал патентованным меком, то есть меньшевиком, и окончательно скатился в болото.
— Отсюда, — Иона Овсеич поднял перед собой палец, — следует еще один важнейший вывод: каждого человека, без исключения, упорно тянет вниз груз его прежних ошибок, и надо смотреть в оба, чтобы не угодить двумя ногами в болото. Как легче предупредить пожар в лесу, чем потушить, так проще обойти трясину, чем выбраться из нее, когда увяз уже по самое горло.
Пока Иона Овсеич делал свое дополнение и смотрел Орловой прямо в глаза, а та важно поддакивала, Аня Котляр оглядывалась по сторонам и хмыкала в кулак. Тося Хомицкая уперлась ей локтем в бок и нажимала, как будто Аня позволяла себе что-то непристойное.
Сразу после занятия Клава Ивановна поставила Лялю в известность, что они с Дегтярем хотят к ней в гости. Ляля сделалась красная, как бурак, и сказала: сегодня ни за какие деньги — в комнате ужас, какой
