— Вы, Евдокия Васильевна, — нахмурился Андрей Петрович, — занялись бы политграмотой, не откладывали бы, не то попрошу нашу Малую, чтоб устроила вам политминимум, а то заблудились в трех соснах.
— А ты, Андрюша, — сказала Марина, — нотаций не читай, а сам объясни теще, что Ленин не фараон какой-нибудь, чтоб людям в музеях показывать. Я в Мавзолей два раза ходила, и еще пойду. У меня, знаешь, какое чувство было? Ленин лежит под стеклом, бальзамированный, а ощущение, что живой, но живой как-то по-особенному, время не наше, которое протекло и нет его, а другое: нет у него конца и не будет.
— Ну вот, — похвалил Андрей Петровичу супругу, — на личном примере и объяснила, а теща уж испугалась, что Ленина в музеях будут показывать. Ленин, Евдокия Васильевна, и теперь живее всех живых!
— Наше знанье, — подхватил Алексей, — сила и оружие. А Сталин бяка: прочь из Мавзолея! Лежи в яме, как другие лежат.
В понедельник Бирюк принес из горсовета новость: Сталинский район, главный в центральной части города, горисполком постановил переименовать в Жовтневый. Одесситы, поскольку привыкли говорить по- русски, машинально переводили и писали в своих заявлениях «Октябрьский», но в райисполкоме хлопцы с юмором объясняли гражданам, что Жовтневый — это Жовтневый, и никаких москальских трюков с переводом никто не допустит.
С обсерваторией для юных звездочетов вышла задержка из-за телескопа, который, по предложению Матвея Фабриканта, решили сконструировать на базе цейссовской оптики. Западногерманская оптика выше качеством, сказал Фабрикант, но восточногерманская, изготовленная в Иене на бывших заводах Цейсса, имеет то преимущество, что можно приобрести за восточные марки.
Андрей Петрович пытался вспомнить, с кем из однополчан и знакомых в ГДР можно связаться, насчет расходов найдется способ по-товарищески договориться, но вспомнить никого подходящего не мог.
— Майор Бирюк, — сказал Мотя, — ты голову себе не ломай: доверь дело мне. Ребята с одесских заводов едут в производственную командировку в ГДР, через наших кооператоров найдем нужного товарища, расчет по системе бартера.
— С кем бартер? С фрицами? — поразился Бирюк. — Ты, геноссе Фабрикант, свихнулся!
— Геноссе Бирюк, das ist meine Sorge, не хвылюйтесь, — вежливо, с теплой нотой, попросил Матвей. — За кордоном, как водится, валюта, а дома, как водится, бартер.
— Нет, — махнул рукой Бирюк, — никакой цейссов-ской оптики: что-нибудь придумаем.
— Придумаем, товарищ майор! — подтвердил капитан Фабрикант.
— Ну, Хананыч, — весело погрозил пальцем Бирюк, — встретишь такого еврея, как ты, попробуй не сделаться антисемитом!
— А чего пробовать? — удивился Матвей. — Увидел жида — приступай к делу, не откладывай.
У Марины с Матвеем Фабрикантом был отдельный разговор:
— Мотя, за какие деньги будем покупать цейссовские стекла у немцев? Валюта откуда? Хочешь — говори, не хочешь — не говори. Микита приказал расстрелять Рокотова, Файбышенко, июльскому закону о валютчиках дал обратную силу. Юристы пусть собачатся, законно или незаконно, а людей расстреляли: объявили козырями, а на самом деле шестерки. Козыри все правят бал, как правили, в Закавказье, в Средней Азии, купцы, князья, баи, Хрущу фиги с маслом подносят.
— Марина Игнатьевна, — сказал Фабрикант, — валютчиками занимается генеральный прокурор Руденко, а у нас все как в аптеке: геморроидальные свечи — от геморроя, валидол и валокордин — от сердца. Главное, чтоб пациент мог указать пальцем, где болит, чтоб, не дай Бог, не спутать.
— Ах, Мотенька, — Марина подошла к Матвею, обняла, — смотрю на тебя и чувство такое, как будто двести—триста лет назад встречались, родичами с тобой были, а потом потерялись — и вот опять вместе.
— Мариночка, люба, — Матвей поцеловал в обе щеки, в кончик носа, — да ты, сестренка моя, душу своими штуками мотаешь, а стеклянная башенка наша на крыше, как мираж в утреннем тумане, то есть, то нет.
— Господи, — воскликнула Марина, — у меня же как раз это сейчас на уме было: не решалась тебе прямо сказать, казалось, момент не тот. А ты вдруг сам, как будто прочитал мысли!
Пока стоят теплые дни, сказал Матвей, можно положить деревянный настил на крыше, нужна специальная доска, влагоустойчивая, Иван Лапидис свяжется с ребятами из СМУ-5, найдем и материал для каркаса, чтоб не боялся дождя, снега и всякой непогоды.
— А подниматься на крышу как? — спросила Марина. — От чердачного пола до гребня крыши хороших три метра. Три с гаком.
Сделаем, сказал Фабрикант, винтовую лестницу с перилами, балясины по форме, какую сегодня можно найти в старых домах на Ришельевской, Пушкинской, Дерибасовской, где не успели еще полностью изуродовать.
Настил на крыше удалось положить, пока погода позволяла вести открытые работы. Взялись ставить деревянный каркас, хоть декабрь выдался с холодными влажными ветрами, которые дули с моря, температура воздуха держалась ниже нуля, крыша покрылась наледью, каждый шаг на жестяной кровле можно было делать, лишь имея надежную опору под рукой или привязав себя канатом к деревянному, с металлическими скобами, каркасу, установленному и закрепленному так, чтоб мог выдержать неожиданные, с резкими толчками перемены нагрузки.
Строители, молодые крепкие ребята, работали в паре, говорили, что для этого времени года условия нормальные, но одному под ногу попала железная пластина, поскользнулся, не успел ухватиться за рейку, скатился до самого козырька, канат натянулся до предела, парень наполовину свесился с крыши, люди на улице, которые увидели, закричали, что человек сейчас сорвется, надо срочно накидать на камни тряпье, трое-четверо сбросили с себя пальто, разостлали, но оказалось, что зря спешили: напарник уже вытягивал товарища на крышу, оба встали в полный рост и помахали людям на улице руками.
Бирюк велел прекратить на крыше всякие работы, но во дворе уже пошел слух, что рабочий чуть не убился, чудом остался живой, другого такого случая соседи не могли вспомнить за все годы, требовали выяснить, по какой причине такая срочность работы на крыше в зимних условиях.
Поскольку работы на крыше прекратили, разговоры понемногу утихли, мадам Малая, когда в пионерской комнате собрался актив, сама объяснила, что для телескопа, который вот-вот будет готов — вышла небольшая задержка с линзами, — надо смонтировать на крыше специальные приспособления, чтобы труба могла поворачиваться во все стороны, иначе невозможно будет целиком обозревать небо. Объяснение было понятное и убедительное, оставалось только пожелать, чтобы побыстрее установили телескоп и юные звездочеты могли регулярно собираться на занятия кружка, к которым Алексей Бирюк обязал каждого прочитать книжку Воронцова-Вельяминова «Очерки о Вселенной» и познакомиться с книжками профессора Навашина «Телескоп астронома-любителя» и «Самодельный телескоп».
Гриша, Миша, Люсьен и Рудольф ходили в областную детскую библиотеку имени Крупской, расположенную рядом, на улице Советской Армии, удивляли библиотекаршу, Клару Натановну, книжками, которые заказывали в читальном зале, она приводила их в пример другим юным читателям, а те отвечали, они тоже будут читать такие книжки, когда у них во дворе откроют пионерскую комнату и организуют астрономический кружок.
Алексей, которому мальчики рассказали, какие разговоры ведут в библиотеке, не только похвалил их, но предложил, как нагрузку по кружку, приглашать к нему на беседу ребят, которые проявят настоящий интерес и захотят, чтоб их приняли в кружок юных звездочетов.
Клава Ивановна, когда услышала, что пионеры не только из соседних дворов, но и с других улиц просятся в кружок и хотят, чтоб их допустили в обсерваторию, сама стала нажимать на Андрея Петровича, чтоб побыстрее установили телескоп и можно было начать практические занятия кружка.
В феврале Матвей Фабрикант получил цейссовские стекла, которые привезли из ГДР, в марте телескоп был готов и можно было устанавливать. Помещение на чердаке полностью закончили, поставили два больших стола и стулья, чтоб кружковцы могли по ходу занятий делать в своих тетрадках записи с рисунками и диаграммами. На стене повесили большой лист фанеры, к нему прикололи портреты Джордано Бруно, Галилея, Ньютона, Ломоносова, Лобачевского, Циолковского и вырезку из газеты, где Хрущев стоит с
