нибудь тайну.
— Какая тайна, — горько скривилась Дина Варгафтик. — Если бы не сидела на крыше, в своей ротонде, а отдыхала в Александровском садике, как все люди в ее годы, можно было бы вызвать скорую помощь, врачи сделали бы укол, дали бы кислород, и была бы сегодня живая.
Евдокию Васильевну хоронили на Втором христианском кладбище, с семьей поехали двое, Ляля Орлова и Тося Хомицкая, положили на могилу венок от двора.
На сороковой день, как положено у православных, Марина справляла сорочины, в церкви заказала панихиду, дома пригласила соседей к столу. Иона Чеперуха заметно перебрал, стал болтать пьяным языком, что одно дело, когда человек умирает своей смертью, как теща Бирюка, а другое дело, когда, как было на днях в Новочеркасске, где в последнее время постоянные перебои с хлебом и нехватка продуктов, рабочие устроили демонстрацию, вызвали войска, солдаты стреляли в толпу, и на мостовых остались сотни трупов, в том числе дети.
Андрей Петрович подошел к Ионе, взял под руку, вывел из комнаты, Зиновий поднялся вслед, через несколько минут хозяин вернулся один, занял место за столом, налил в стакан водки, вспомнил покойную тещу, сказал, пусть земля ей будет пухом, и выпил в один прием. Матвей Фабрикант наполнил по новой, сказал про живых, у них свои заботы, первая, самая главная, — мир для всех людей, на всей земле.
На следующий день по городу пошел слух: в порту всю ночь грузили на суда атомные бомбы, ракеты и другое оружие, которое отправляли на Кубу.
Матвей Фабрикант, у которого были в порту и в Черноморском пароходстве свои ребята, говорил Бирюку и Марине, что оборудование для ракетных установок на Кубу действительно отправляют, потому что американцы планируют операцию по высадке десанта на остров, надо обезопасить Кубу, но насчет атомных бомб уверял, что чисто одесская бульба, запущенная на Привозе.
Несколько дней спустя Матвей принес новую информацию про ракеты класса «земля-земля», которые, под чужими флагами, отгружают на Кубу, так что, если потребуется, смогут трахнуть по Нью-Йорку, Вашингтону и любому городу на Восточном побережье США.
С Мариной, когда услышала, чуть не сделалась истерика, стала кричать, что американцы, если дойдет до этого, в ответ трахнут по Одессе, откуда идут пароходы с ракетами и бомбами, надо срочно строить во дворе бомбоубежище, а не ждать, пока трахнут.
Бирюк и Фабрикант, оба, стали смеяться, сказали, Одесса, у которой под землей катакомбы на полторы тысячи верст, должна бояться меньше всего, главное, не тянуть кота за хвост, а обеспечить двор своим отдельным ходом в катакомбы, чтоб соседи знали и не пришлось искать в последнюю минуту.
Про катакомбы Марина забыла и теперь, когда вспомнили, вмиг переменилась, стала весело смеяться, как бывает, когда неожиданно повезло с удачной находкой, а от своего Бирюка и Матвея стала требовать, пусть в обкоме и на Пироговской, в штабе военного округа, теребят начальство, пока не приведут в порядок наши катакомбы, чтоб могли служить Одессе бомбоубежищем, какого нет ни в одном другом городе.
В первых числах октября Бирюк вернулся с совещания, которое проводило до полночи областное начальство, присутствовали офицеры и генералы из штаба военного округа, поднимали вопрос об одесских катакомбах, готовом укрытии от удара с воздуха. У американцев в Турции, которая входит в НАТО, свои ракетные базы, нацеленные в первую очередь, наряду с Севастополем, главной советской военно-морской базой в Средиземноморском бассейне, на Одессу, крупнейший город и порт на Черном море.
Марина, хотя Андрей Петрович не сказал, о чем было совещание, сама догадалась, что связано было с Кубой. Как ни глушили «Голос Америки» и радио «Свобода», в ночное время, от двух до четырех, трескотня утихала, иногда вдруг совсем прекращалась, как будто специально выключали глушилки, чтоб люди могли послушать, и на утро в городе говорили, что американцы облетают остров со всех сторон, аэрофотосъемка дает полную картину Кубы, все советские ракетные установки как на ладони, а пальмы, где наши ракетчики рассчитывали спрятаться, просто как декорации на театральной сцене, где надо изобразить тропическую растительность.
С хлебом начались в городе частые перебои, после двух часов в булочных были пустые полки, в главных магазинах можно было найти черствую сушку в пакетиках, хозяйки говорили, надо иметь зубы как у крокодила, чтоб раскусить.
Картошку на Привозе и Новом базаре брали сразу по целому пуду, люди хотели иметь дома запас продуктов на несколько дней, потому что никто не мог сказать, что будет завтра, а тем более послезавтра.
Говорили, что президент Джон Кеннеди у себя в Белом доме и в Пентагоне с трудом сдерживает своих генералов, те требуют одним массированным ударом авиации разбомбить всю ракетную технику, которую по приказу Хрущева установили на Кубе.
Двадцать третьего октября Зиновий принес домой несколько страниц с текстом выступления Кеннеди по телевидению, которые радиофанаты из конструкторского бюро завода Кирова успели записать по передачам Би-би-си из Лондона. Кеннеди поставил в известность американцев, что отдал приказ о блокаде Кубы и поручил Пентагону приступить к проведению дальнейших военных мер, необходимых в связи с установкой на Кубе советских ракет с ядерными головками.
Из Москвы, где Никита Сергеевич Хрущев и другие члены советского руководства в эти дни посетили Большой театр, чтобы наши люди и весь мир могли видеть, какое мирное настроение в столице Советского Союза, американского президента и Конгресс уже в десятый раз заверяли по всем каналам, что никакого ядерного оружия на Кубу не посылали. При этом повторяли сентябрьское сообщение ТАСС, в котором прямо было сказано, что Советскому Союзу не требуется перемещения на Кубу или в другую страну средств для отражения агрессии и для ответного удара: советские ядерные силы являются настолько мощными по своей взрывной силе и располагают такими мощными ракетоносителями, что нет нужды искать место для их размещения где-то за пределами СССР.
Марина, хотя в последние дни старалась держать себя в руках, вдруг опять как с цепи сорвалась, всю вину валила на Хрущева, который у себя дома не может наладить хозяйства, так полез на Кубу, чтоб поставить у американцев под боком свои ракеты с ядерными зарядами: пусть знают наших, никого не боимся, на всех кладем с прибором!
Андрей Петрович не останавливал, дал выговориться до точки, Матвей Фабрикант, который был свидетелем всей сцены от начала до конца, сказал, все в норме, разговор в узком кругу на актуальную тему, Марина Игнатьевна продемонстрировала государственный подход, какой не зазорно позаимствовать государственным мужам в лице хозяина дома и его фронтового друга, в данный момент гостя дома.
— Слушай, гость дома, — вдруг накинулся Бирюк, — ты масла в огонь не подливай, я знаю, у самого те же мысли! А ты, любезная Марина Игнатьевна, не распускай свой язык, держи за зубами, а то как бы не вышло по русскому присловью: что имеем не храним, потерявши — плачем.
Утром Бирюку позвонили из промышленного обкома: в одиннадцать ноль-ноль быть у первого.
Марина всполошилась, бранила себя за вчерашнюю истерику, обещала, больше никогда не позволит себе, только треплет всем нервы, пожелала мужу ни пуха ни пера, проводила до дверей, сказала:
— Андрюша, все будет хорошо. У меня предчувствие. Предчувствия, ответил с порога Бирюк, как прогноз погоды: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет. Так и получилось. Первый был не в духе, начал с того, что по вине артельщиков в области сорван график по передаче промышленных предприятий промкооперации в государственные структуры.
— Помнится, — сказал первый, — вы считали, что нет резона устраивать гонку с национализацией кооперативной собственности. Так?
— Так, — ответил Андрей Петрович, — и теперь считаю. Но в график коррективы были внесены по инициативе облисполкома: сотни кооператоров, в большинстве инвалиды Великой Отечественной войны, оставались без работы, и требовалось время для их трудоустройства.
— И в каком состоянии дело сегодня? — спросил первый.
— Работаем, — ответил Бирюк, — с товарищами из облисполкома. Многие кооператоры переживают ломку структур, к которым привыкли за годы, за десятилетия, болезненно. Чтоб не травмировать людей сверх меры, просим дополнительное время. В шесть месяцев уложимся.
— Добро, — сказал первый. — Киеву дадим знать: шесть месяцев берем на себя. На Кубе, видишь, как обернулось дело. На дни, на часы счет идет. Я с американцами на Эльбе встречался. Раньше думал: америкашки! Не, не америкашки: крепкие ребята. Ты в Берлине, догадываюсь, на раз соприкасался с
