— Взял.
— Сильно на себя!
— Не двигается, — ответил Беляев, — где-то заклинило.
Нестерпимая жара. И боль — особенно руки болят, ведь они уже выдержали пытку огнем тридцатого июня, в тот памятный день над переправой.
Когда самолет слушается рулей, он — оружие летчика. ДБ перестал быть оружием. Летчик ничего не мог уже сделать. Минуты, проведенные на горящем самолете, еще на десять километров отдалили балтийцев от линии:
фронта. Дальше нельзя. Надо оставлять самолет, тем более, что языки пламени лижут и комбинезон, и рукавицы, и сапоги. Хуже того — огонь подбирается к бензобакам, и неизбежен взрыв.
Сколько до взрыва секунд?
И он крикнул Беляеву:
— Ваня, оставить самолет!
— А вы?
— Немедленно…
— Есть, — крикнул стрелок и выбросился из самолета.
На флоте закон: командир последним покидает гибнущий корабль. Последним из живых покидал самолет и старший лейтенант Борзов.
'И раз, и два, и три', — так вел Борзов счет секундам, потом рванул кольцо.
Едва вспыхнул купол, в вышине раздался оглушительный взрыв бомбардировщика больше не существовало. Борзов осмотрелся. Беляев уже приземлился, и летчик, подбирая стропы, заставил парашют идти в направлении, где находился стрелок-радист. Еще Борзов увидел, как три мотоцикла с гитлеровцами устремились в лес на сближение. Он ощупал кобуру. Ну что ж, 'тульский Токарев' с двумя обоймами патронов кое-что значит, если ты хороший стрелок.
В восточной части неба экипажи трех балтийских самолетов отбивались от 'мессершмиттов'.
…Борзов и Беляев ринулись в глубь леса, а затем, когда стих шум мотоциклетных двигателей, устроились в 'зарослях, чтобы посоветоваться, как быть. Летчик прыгал с самолета, имея планшет. Карта облегчала ориентировку. Наметив маршрут — подальше от шоссе и населенных пунктов, в которых могли находиться фашисты, балтийцы двинулись в путь. Они обдумали и то, как действовать, если столкновение с гитлеровцами окажется неизбежным. Во всех случаях плен исключался. Первое, что они сделали, это поочередно поспали, чтобы восстановить силы. Борзова особенно беспокоили обожженные ноги, вздулись волдыри на лице. Глаза оказались спасенными, потому что, несмотря на боль, Иван не сбросил очки. Сильнее всего ожоги поразили руки. При резких движениях лопалась кожа, и летчик едва сдерживал стон.
Беляев решил как-то облегчить положение командира. Несмотря на возражения Борзова, сержант разорвал свою тельняшку и перевязал старшему лейтенанту руки. К вечеру авиаторы увидели на опушке группу бойцов, обросших, настороженных, подавленных. Оказалось, красноармейцы плутают по лесу, не зная, как пробиться к своим.
Бойцы попросили морского летчика взять их под свое начало. И потом, на всем маршруте, петлявшем по самым глухим лесам и топким болотам, к Борзову присоединялись бойцы, с оружием и без него.
Хотя на этом пути все требовало внимания, настороженности, готовности к бою, все же время было и для размышлений, и Борзов часто вспоминал своих однополчан, много думал о матери.
Последний раз Иван виделся с ней в июле 1941 года. Помогая балтийцам, столица выделила десять новых ДБ-3. Борзову приказали перегнать эти самолеты. Прилетев в Москву, Иван вместе с летчиками поспешил домой, не обращая внимания на воздушную тревогу. Но дома никого не оказалось. Женщина, дежурившая на улице, посоветовала летчикам:
— Идите, товарищи, в бомбоубежище, там и найдете своих.
Однополчане остались около дома, а Иван пошел в бомбоубежище. Увидев Ивана, Надежда Васильевна и Полина обрадовались и испугались. Перед ними стоял их Ваня, и в то же время он мало походил на того жизнерадостного веселого парня. Взяв ключ, Иван бегом направился к товарищам. Когда объявили отбой, Надежда Васильевна и Поля поспешили домой… Свидание оказалось тревожным и очень коротким…
На другой день Иван с друзьями вернулся в Ленинград, на свою базу в Беззаботное, с новыми самолетами.
…Скитаясь по лесам, Борзов потерял счет времени. И вдруг его словно обожгло, когда он вспомнил, что с тех пор, как он оставил самолет, прошло, вероятно, больше трех дней. Значит, послана похоронная, возможно, даже сообщили телеграфом. Борзов застонал, представив мать и сестру, убитых страшной вестью.
— Больно, товарищ командир? — спросил Беляев.
— Да, — ответил Борзов и опустил голову, чтобы не встретиться взглядом со стрелком- радистом.
Снова шагает отряд красноармейцев во главе с летчиком к линии фронта, на соединение с войсками, защищающими город Ленина.
А вскоре эти пехотинцы и их добровольный командир встретили своих.
Генерал-лейтенант П. И. Хохлов вспоминал, что когда Борзов пробился через линию фронта, за ним шли триста бойцов Красной Армии.
В полку Борзова считали погибшим: кто-то из ведомых передал две радиограммы. Первая, что отбомбились успешно, вторая, что самолет Борзова, подожженный 'мессершмиттами', взорвался в десяти километрах вос-точнее станции Кириши. И вдруг — вернулся. С ввалившимися глазами, в разодранной форме и развалившихся сапогах.
Начальник штаба полка капитан Д. Д. Бородавка долго тряс летчику руку, повторяя:
— Значит, долго вам жить, долго жить!
Усадил Борзова на топчан, помолчал и, вздохнув, протянул отпечатанный на машинке листок. Летчик стал читать и как-то не сразу понял, что речь здесь идет о нем самом.
'Уважаемая Надежда Васильевна!
Ваш сын, старший лейтенант Борзов Иван Иванович, заместитель командира Краснознаменной эскадрильи Первого минно-торпедного авиационного полка ВВС Краснознаменного Балтийского флота, 16 сентября 1941 года, выполнив боевую задачу, пал смертью храбрых, защищая город Ленина…'
— Послали? — отрешенно спросил старший лейтенант.
— Нет, — Бородавка помолчал, потом сказал:
— Я все думал, не может быть, чтобы все погибли…
— Разве никто не вернулся? — Борзов поднялся, хотя это стоило немалого труда. — Никто?
Борзов вспомнил, что, приземлившись после прыжка из горящей машины, видел, как три ДБ отбивались от 'мессершмиттов'. Значит, не отбились…
На КП быстрыми шагами вошел Преображенский. Обнял Борзова.
— Как я рад, что ты жив. Уж и не надеялся. — Посмотрев на Бородавку, он продолжил:
— Мы с начальником штаба не знали, что и думать. Я вызвал врача Баландина в санчасть. Из штаба ВВС сообщили, что ты вывел из окружения большую группу красноармейцев. Здорово: летчик сражается и на земле. Быть тебе маршалом, Ваня!
Несколько дней Борзов лежал в санчасти. Как только заканчивались полеты, к нему заходили друзья. От них и узнал, что на аэродроме Беззаботное полк находится последние дни. Борзов, с забинтованной головой, перевязанными по локоть руками, пришел на КП.
— Мне пора летать.
— Эскадрилье сейчас особенно нужен Борзов, — поддержал Плоткин. Потери большие…
Преображенский ответил, что медицина возражает. Но комиссар Оганезов не то всерьез, не то в шутку сказал:
— Евгений Николаевич, давай разрешим, а то уйдет в пехоту!
Командир полка улыбнулся:
— Пожалуй, ты прав, Григорий Захарович. — Среди многих замечательных командирских черт
