— Как с горючим? — спросил штурман.
— Минут на 15–20 плюс на обратный путь, — ответил Стрелецкий.
— Пройдем западнее, тогда решим как быть, — сказал Афанасьев.
Минут через десять заметили дымки на горизонте. Вот она, цель: транспорт в сопровождении трех сторожевых кораблей. Самолет шел на заданной скорости над самой водой. Корабли все ближе и ближе. Вначале радостное возбуждение — противник прозевал. Но это заблуждение, огненные трассы рванулись со всех кораблей. Петр доворачивает самолет, как просит штурман. Еще несколько секунд полета и…
Стрелецкий вскрикнул от боли. Самолет, помимо его воли, скользнул вправо к самой воде. 'Я ранен', — подумал Стрелецкий.
Афанасьеву — ни слова. Рука летчика автоматически убрала газ левому мотору и дала полные обороны правому. 'Штурвал влево и на себя, высота опять заданная, глаза в прицел, черту на форштевень транспорта', — так думал Петр Стрелецкий, и так он делал.
Но Афанасьев недоволен вялым маневром. Он не знал, что пуля угодила другу в ногу и раздробила кость, что нестерпимая боль заставляет стонать Петра. Слабость обволакивала, лилась на пол кровь.
'Я, кажется, теряю сознание', — подумал летчик.
— Командир, бросай торпеду! Пора! — кричит штурман.
Стрелецкий нажал на кнопку сбрасывателя торпеды и рванул штурвал на себя. Машина вздыбилась над самыми мачтами. Рыская по курсу, она вышла на максимальной скорости из зоны зенитного огня.
— Взрыв! Торпеда попала в центр транспорта! — прокричал штурман Афанасьев. — Поверни, надо сфотографировать! Еще один взрыв! Командир, быстрее развернись! Транспорт тонет! Не успею заснять!
У Стрелецкого красные круги в глазах. Он попытался развернуться и только сейчас понял, что ранен тяжело и двинуть педаль не в состоянии. Левая нога сползла с педали и неестественно вывернулась.
— Командир, почему молчишь? — спросил Афанасьев. — Я же просил развернуть машину.
'Говорить или не говорить о ранении? — думал летчик. — Помочь они все равно ничем не могут. Лучше' пусть радуются победе'.
— Все в порядке, — сказал Стрелецкий. Боязнь потерять сознание заставила летчика крепче сжать штурвал. Он хотел остановить кровь, но не мог дотянуться до аптечки. Где взять жгут? Ремешок от планшета, вот что поможет…
Потом, на земле, Борзов и все однополчане удивлялись, как Стрелецкому удалось наложить жгут на разбитую ногу и одновременно вести торпедоносец. Но сумел, хотя несколько раз самолет, теряя высоту и скорость, едва не задевал крылом воду…
— Командир, что с тобой? — тревожно спросил Афанасьев.
Гвардейцы подходили к району, где обычно встречались вражеские истребители. Стрелецкий думал именно об этом. Ведь маневрировать он не мог. И он сказал экипажу о том, что скрывал:
— По-видимому, мне покалечило ногу. Смотрите за воздухом. Вопросов задавайте поменьше, мне тяжело…
— Ясно, Петро. Веди самолет, а за хвост будь спокоен, — ответил Николай Афанасьев за себя и за Трусова.
Пилотировать на бреющем труднее. Тем более раненому летчику. Но Стрелецкий вел самолет над самой водой, чтобы не засекли посты наблюдения. В голове мутилось, хотелось закрыть глаза.
Вот и Эстония. Хватит ли бензина? Не остановятся ли внезапно моторы? Приборы не работали: осколки повредили электропроводку. А тут еще доклад Трусова:
— Слева приближается 'Мессершмитт-110'. Фашист начал догонять, но штурман и стрелок открыли угрожающий огонь. 'Мессершмитт' отстал. Уже когда оторвались от преследования и напряжение несколько улеглось, Стрелецкий почувствовал тошноту, в глазах вновь поплыли красные круги. Усилием воли летчик заставил себя овладеть самолетом и даже набрал высоту, чтобы не врезаться в заснеженную землю.
— Держись, Петро! Уже скоро Чудское озеро, а там до аэродрома чуть больше двухсот километров. В крайнем случае сядем на запасном, все-таки ближе, — успокаивал Афанасьев.
— Нет, надо идти к себе, — упрямо ответил Стрелецкий.
Впереди покрытое льдом Чудское озеро. Самолет наскочил на фашистскую зенитную батарею. Фашисты забегали по огневой позиции, и стволы пушек начали быстро разворачиваться в сторону самолета.
И новая встреча с истребителями противника. Пара 'Фокке-Вульфов-190' сразу же пошла в лобовую атаку. Подставить им хвост — значит подвергаться серьезной опасности. Да и не мог Петр маневрировать. Стрелецкий открыл огонь из всех огневых точек передней кабины…
Показался родной аэродром. Вот когда Петр разволновался. Боялся потерять сознание. Командир уже знал, что Стрелецкий тяжело ранен, и сам встал с флажком у 'Т' тревожно следя за посадкой. Много раз Борзов возвращался из огня раненый, обоженный, но волновался меньше, чем сейчас. Самое простое решение для раненого пилота — сесть на фюзеляж. Но почему-то Борзов был уверен, что Петр не захочет калечить торпедоносец. Он, Борзов, во всяком случае попытался бы посадить самолет нормально. Так же решил и Стрелецкий.
Оставалось только выпустить шасси. Это так просто. Нужно наклониться влево и переставить кран на 'выпуск'. При первой попытке — неудача. Стрелецкий решил 'схитрить': рывком передвинул кран на выпуск шасси, закричал от боли. И сразу — на посадку. Машина толчком коснулась бетонного покрытия и понеслась к снежной гряде за границей взлетно-посадочной полосы. 'Немедленно левый тормоз', — работает мысль. Но как это сделать, если нога перебита? Левой рукой педаль не достал. Попытался перебросить правую ногу через штурвал. Тоже не получилось. Быстро схватив обеими руками левую, разбитую ногу, он сунул ее в педаль. Самолет дернулся влево, Стрелецкий выключил зажигание и сразу потерял сознание…
Очнулся в санчасти. У изголовья увидел командира полка.
— Товарищ командир! — начал докладывать.
— Знаю! — прервал Борзов доклад летчика. — Молодец, что живой. Сейчас придут штурман и стрелок-радист. Хочу с вами выпить по стопке, врач говорит — не повредит…
Так закончился этот крейсерский полет — последний для Стрелецкого.
В Ленинградском военно-морском госпитале все делали, чтобы спасти ногу. Стрелецкий до конца дней своих тепло вспоминал хирурга Федора Марковича Дановича, операционную сестру Анну Ивановну Юрзину, нянечек и тех, кто думал о нем не по служебному долгу. Несколь ко раз в критические для летчика дни давала ему кровь для переливания незнакомая ленинградка Настя Соловьева. Стрелецкому писали летчики, артиллеристы, морские пехотинцы, подводники. И еще были письма от Е. Д. Стасовой, соратницы В. И. Ленина, старейшего члена Коммунистической партии. Елена Дмитриевна проявила теплую, материнскую заинтересованность в судьбе летчика. Часто его навещали Борзов, заместитель командира полка по политической части В.М. Калашников, Николай Афанасьев, Иван Трусов. В один из дней командир от имени Военного совета КБФ вручил Петру орден Красного Знамени — за подвиг, совершенный 27 февраля. А впереди Петра Стрелецкого и Николая Афанасьева ожидала самая высокая награда: Борзов представил их за победы на море к званию Героя Советского Союза. 31 мая 1944 года Петру Федоровичу Стрелецкому и Николаю Федоровичу Афанасьеву, продолжавшему бить врага за себя и за своего друга, Указом Президиума Верховного Совета СССР это звание было присвоено.
Дорогая цена побед
Дорогой ценой добывались победы на море. После ранения Стрелецкого 26 марта погиб слетанный экипаж торпедоносца — Герой Советского Союза гвардии капитан Аркадий Чернышев, штурман гвардии старший лейтенант Н. Сагателов, стрелок-радист гвардии старший сержант А. Крылов и воздушный стрелок гвардии матрос В. Судаков. Все они были авиаторами высокой выучки, воевали с сорок первого года. Их гибель объяснялась резким повышением зенитного противодействия и появлением на Балтике многочисленных перехватчиков 'Мессершмит-тов-109Ф' и 'Фокке-Вульфов-190', которые сопровождали суда в открытое море, а другие вражеские перехватчики встречали свои суда. Что касается зенитных средств, то
