Джезалю очень юной. Юной, маленькой, слабой и одинокой. Он смотрел на нее смущенно и испуганно, но когда она приблизилась и блики пламени обрисовали контуры ее тела, ощутил легкое возбуждение.
— Тереза, моя...
Он споткнулся на следующем слове. «Моя милая» едва ли подходило. «Моя любимая» тоже. Скорее «мой злейший враг», но это вряд ли поможет.
— Чем я могу...
Она оборвала его, как всегда, но не теми словами, каких он ожидал:
— Я прошу прощения за то, как относилась к вам прежде. За то, что я вам говорила... Вы должны думать обо мне...
В глазах у нее стояли слезы. Настоящие слезы. До этого момента он не верил, что Тереза способна плакать. Джезаль шагнул к ней, протянув руку и не зная, что делать. Он не смел и думать, что она когда- нибудь попросит у него прощения, да еще так серьезно.
— Я знаю, — запинаясь, произнес он, — знаю, что я не тот человек, за которого вы желали бы выйти замуж. Простите меня за это. Но я здесь такой же невольник, как и вы. Могу только надеяться... что мы попробуем как-то улучшить наше положение. Возможно, мы найдем способ позаботиться друг о друге? У нас обоих никого больше нет. Пожалуйста, скажите мне, что я должен делать...
— Ш-ш-ш.
Она приложила палец к его губам, глядя в глаза. Одна сторона ее лица освещалась оранжевым огнем, другая скрывалась в тени. Ее пальцы скользнули по волосам Джезаля и притянули его ближе. Тереза поцеловала его осторожно, даже неловко, ее губы коснулись его, а потом неловко сжались. Он обнял ее за шею, под ухом, большим пальцем погладил мягкую щеку. Их губы прилежно впивались друг в друга под тихий присвист дыхания в ноздрях и хлюпанье слюны во рту. Едва ли это был самый страстный поцелуй в жизни Джезаля, но это было гораздо больше, чем он рассчитывал когда-либо получить от Терезы. Приятный зуд в промежности усилился, когда он просунул язык в ее рот.
Другой рукой он провел по спине королевы, ощущая пальцами ее позвонки. Издал тихое бормотание, когда под его рукой оказался ее зад, скользнул вниз по ее бедру, потом вверх, между ног. Подол ее рубашки накрутился на его запястье. Он чувствовал, как Тереза дрожит и уклоняется, как она прикусывает губу от потрясения или даже от отвращения. Джезаль отдернул руку, и они отступили друг от друга, глядя в пол.
— Простите, — пробормотал он, проклиная себя за нетерпение. — Я...
— Нет, это моя вина. У меня... нет опыта... с мужчинами...
Джезаль заморгал, а потом улыбнулся от облегчения. Конечно. Теперь все стало ясно. Ему и в голову не приходило, что Тереза, такая самоуверенная и резкая, может быть девственницей. И теперь она дрожала от страха. Боялась разочаровать его. Джезаль пожалел ее.
— Не беспокойтесь, — пробормотал он мягко, делая шаг вперед и заключая ее в объятия.
Он чувствовал, как она застыла — без сомнения, от нервного напряжения, — и ласково погладил ее по волосам.
— Я могу подождать... мы не обязаны... не сейчас...
— Нет. — Она произнесла это с трогательной определенностью, бесстрашно глядя ему в глаза. — Нет. Мы должны.
Она задрала рубашку, сняла ее через голову и бросила на пол. Подошла к Джезалю, взяла его руку и положила ее на свое бедро, потом потянула вверх.
— Ах, — прошептала она хрипло и настойчиво, касаясь губами его щеки. Горячее дыхание струилось ему в ухо. — Да... Вот так... Не останавливайся.
И повела его к кровати, прерывисто дыша.
— Это все?
Глокта оглядел стол, но старики хранили молчание.
«Все ждут, что я скажу».
Король опять отсутствовал, так что он мог заставить их ждать как угодно долго.
«Чтобы показать всем скептикам, кто здесь главный. Почему бы нет? Власть не обязана быть милосердной».
— Тогда это заседание закрытого совета окончено.
Они встали, быстро, тихо и организованно. Торлигорм, Халлек, Крой и все остальные друг за другом покидали комнату. Сам Глокта поднялся с трудом — нога еще болела после утренних судорог — и обнаружил, что лорд-камергер снова стоит позади него.
«Вид у него совсем не веселый».
Хофф дождался, пока дверь закроется, прежде чем заговорить.
— Вообразите мое удивление, — отрывисто произнес он, — когда я услышал о вашей недавней женитьбе.
— Очень быстрая и скромная церемония. — Глокта показал лорд-камергеру обломки передних зубов. — Новая любовь, вы понимаете, не терпит промедления. Я не прислал вам приглашение на свадьбу и прошу простить меня, если это вас обидело.
— Приглашение на свадьбу? — зло проговорил Хофф. — Нет! Мы обсуждали не это.
— Обсуждали? Похоже, мы не поняли друг друга. Наш общий друг, — Глокта со значением взглянул на пустое тринадцатое кресло в дальнем конце стола, — оставил меня за главного. Меня. Никого другого. Он счел необходимым, чтобы закрытый совет говорил только одним голосом. Отныне и впредь это будет мой голос.
Розовощекое лицо Хоффа побледнело.
— Конечно, но...
— Полагаю, вы знаете, что два года я провел в мучениях. Два года в аду, чтобы сейчас я смог стоять перед вами. Или склониться перед вами, как старый древесный корень. Хромой урод, жалкая насмешка над человеком. Не так ли, лорд Хофф? Будем честны друг с другом. Иногда я не способен совладать со своими ногами. Со своими глазами. Со своим лицом. — Он усмехнулся. — Если это можно назвать лицом. Мои внутренности тоже не всегда слушаются меня, и я просыпаюсь в собственном дерьме. Я постоянно чувствую боль, и воспоминания обо всем, что я потерял, беспрестанно терзают меня.
Он почувствовал, как его левый глаз задергался. «Пусть дергается».
— Я безуспешно пытаюсь быть жизнерадостным, и вы можете себе представить, как я презираю этот мир и все, что в нем есть, а более всего — самого себя. Весьма прискорбное положение дел, от которого нет лекарства.
Лорд-камергер неуверенно облизнул губы.
— Я сочувствую вам, но не вижу связи.
Глокта неожиданно подступил к нему очень близко, не обращая внимания на судорогу в ноге, и прижал Хоффа спиной к столу.
— Ваше сочувствие ничего не стоит, а связь вот какая. Вы знаете, кто я, что я вытерпел и что мне приходится терпеть до сих пор. Как по-вашему, меня можно чем-то напугать? Что нужно со мной сделать, чтобы я съежился от страха? То, что для других будет невыносимой болью, для меня — лишь небольшое раздражение.
Глокта придвинулся еще ближе, чтобы во всей красе показать свои разрушенные зубы, дрожащее от судорог лицо и слезящиеся глаза.
— Вы знаете все это... так неужели вы считаете мудрым... для человека вашего положения... угрожать мне? Угрожать моей жене? Угрожать моему нерожденному ребенку?
— Конечно, я не думал угрожать. Конечно, я бы никогда...
— Ничего не выйдет, лорд Хофф! Просто не получится. При малейшем намеке на насилие... Нет, вам лучше даже не представлять себе, каким жестоким и бесчеловечным будет мой ответ.
Он подошел еще ближе. Так близко, что брызги его слюны летели на дрожащие щеки Хоффа.
— Я запрещаю это обсуждать. Навсегда. Я не могу позволить, чтобы просочился малейший слух о теме нашей беседы. Никогда. Это просто невозможно, лорд Хофф. Иначе ваше кресло в закрытом совете займет кусок мяса без языка, без лица, без пальцев и без члена.
