Глокта отступил, усмехаясь самой отвратительной своей усмешкой.
— Кто же тогда, лорд-камергер, выпьет ваше вино?
В Адуе стоял прекрасный осенний день. Солнце радостно светило сквозь ветви благоухающих фруктовых деревьев, покрывая пятнами теней траву. Приятный ветерок овевал сад, шевелил малиновую мантию короля, величественно вышагивавшего вокруг лужайки, и белоснежный плащ архилектора, упорно хромавшего сзади, опираясь на трость, на почтительном расстоянии. Птицы щебетали на деревьях, зеркально отполированные сапоги его величества скрипели по гравию, и эти звуки сливались, отражаясь эхом от белых стен дворца.
Из-за высокой ограды доносился едва различимый шум строительных работ. Бряцали молотки и кирки, скрипела земля, стучали камни. Перекликались плотники и каменщики. Это были самые приятные для уха Джезаля звуки. Звуки возрождения.
— Потребуется время, конечно, — говорил он.
— Конечно.
— Возможно, годы. Но большая часть завалов расчищена. Уже начался ремонт уцелевших зданий. Агрионт станет еще прекраснее, чем прежде. Это главная моя задача.
Глокта ниже наклонил голову.
— Значит, и моя, и вашего закрытого совета. Могу ли я осведомиться, — пробормотал он, — как у вас обстоят дела с вашей супругой, королевой?
Джезаль на миг замялся. Ему меньше всего хотелось обсуждать личные дела с этим человеком, но он не мог отрицать — что бы ни говорил калека, — в этой области произошли самое впечатляющие перемены к лучшему.
— Значительно лучше. — Джезаль покачал головой. — Теперь я вижу, что она — женщина почти... ненасытная.
— Я рад, что мои просьбы возымели действие.
— О да, это верно, но все-таки... — Джезаль взмахнул рукой, подыскивая подходящее слово. — Она печальна. Иногда я слышу, как она плачет по ночам. Стоит у открытого окна и рыдает, порой часами.
— Плачет, ваше величество? Возможно, ее мучает тоска по дому. Я всегда подозревав что сердце у нее нежнее, чем кажется.
— Да так и есть! Так и есть. Нежное сердце. — Джезаль задумался. — Похоже, вы правы. Она тоскует по дому.
Некий план возник у него в голове.
— А если нам кое-что устроить в саду, чтобы придать ему талинский дух? Можно, например, изменить русло ручья, сделать что-то вроде каналов.
Глокта растянул губы в беззубой улыбке.
— Впечатляющая идея. Я переговорю с королевским садовником. А если мне еще раз перемолвиться словечком с ее величеством? Посмотрим, смогу ли я осушить ее слезы.
— Я высоко ценю все, что вы делаете. А как ваша жена? — бросил Джезаль через плечо, чтобы сменить тему, и тут же понял, что эта тема не легче.
Но Глокта еще раз просиял беззубой улыбкой.
— Она невероятно утешает меня и помогает мне, ваше величество. Не понимаю, как я справлялся без нее.
Они прошли несколько шагов в неловком молчании, потом Джезаль откашлялся.
— Я все обдумываю, Глокта, тот мой план. Помните, налоги на банки? Это даст средства на новый госпиталь около порта. Для тех, кто не может позволить себе врача. Простые люди были добры к нам. Они помогли нам прийти к власти и страдали ради нас. Мы должны что-то предложить всем этим людям, как вы считаете? Чем больше униженных и несчастных, тем сильнее они нуждаются в нашей помощи. Мне кажется, богатство короля определяется состоянием беднейшего из его подданных. Не могли бы вы поручить верховному судье поработать над этим? Пусть продумает начало, а мы продолжим. Может быть, расселить тех, кто остался без крова. Мы должны решить...
— Ваше величество, я рассказал нашему общему другу о вашем плане.
Джезаль резко остановился и замер, холодок пробежал у него по спине.
— Рассказали?
— Боюсь, я был обязан. — Голос калеки звучал услужливо, но глубоко ввалившиеся глаза не отрывались от лица Джезаля. — Наш друг... не поддерживает этого.
— Кто правит Союзом, он или я?
Оба хорошо знали ответ.
— Вы, король, конечно.
— Конечно.
— Но наш общий друг... мы бы не хотели разочаровать его.
Глокта, прихрамывая, шагнул ближе к Джезалю. Его левый глаз неприятно дрожал.
— Никто из нас, я уверен, не хочет вынудить его снова посетить Адую.
У Джезаля внезапно ослабели колени. Он вспомнил ужасную, невыносимую боль, пронзавшую его внутренности.
— Нет, — хрипло ответил он. — Нет, конечно.
Калека почти шептал:
— Возможно, со временем найдутся средства для небольших проектов. Наш друг не может видеть все, и то, чего он не видит, не приносит вреда. Между нами говоря, я уверен, что мы сумеем сделать несколько хороших дел. Но не сейчас.
— Не сейчас. Вы правы, Глокта. Вы прекрасно разбираетесь в таких вещах. Не надо делать ничего, что может вызвать малейшее неудовольствие. Пожалуйста, сообщите нашему другу, что его мнения мы неизменно ценим выше всех прочих. Пожалуйста, сообщите нашему доброму другу, что он может на меня положиться. Вы передадите ему это?
— Передам, ваше величество. Он будет доволен.
— Хорошо, — пробормотал Джезаль. — Хорошо.
Подул прохладный ветер, и он повернул к дворцу, кутаясь в плащ. В итоге день оказался не таким приятным, как он надеялся.
Незакрепленные концы
Обшарпанная белая камера с двумя дверями, смотрящими друг на друга. Потолок слишком низкий, чтобы чувствовать себя уютно, слишком яркий свет слепящих ламп. Влага проступала в сыром углу, и штукатурка отслаивалась пузырями, покрываясь черными пятнами плесени. Кто-то попытался отскрести большое кровавое пятно на стене, но недостаточно усердно.
Два огромных практика стояли у стены, сложив руки на груди. Один из стульев около прикрученного стола был пуст. На втором сидела Карлотта дан Эйдер.
«Говорят, история движется по кругу. Как все меняется. И как все неизменно».
Лицо Карлотты побледнело от волнения, темные круги проступили вокруг глаз, но она по- прежнему была красива.
«Даже лучше прежнего. Как пламя свечи, которая вот-вот погаснет. Опять».
Глокта слышал ее испуганное дыхание, когда уселся на свободный стул и прислонил трость к исцарапанной столешнице. Он мрачно посмотрел Карлотте в лицо.
— Хотел бы я знать, получу ли я письмо, о котором вы говорили. Вы знаете какое. То самое, написанное для Сульта. То самое, где рассказывается, как я проявил милосердие и пожалел вас. Его ведь должны отослать архилектору в случае вашей смерти? Попадет ли оно ко мне на стол, как вы полагаете? Последняя ирония судьбы.
Последовала пауза, потом она сказала:
