спать.
Пока он, прихрамывая, брел от башни до собственных комнат, Мей'мун лелеял только одну надежду. Человек, который мог создать одно чудо, мог бы произвести и другое. Хотя он никогда не слышал, будто бы случались чудеса в математике прежде. Но когда он нашел своих помощников, печально собравшихся после утренней молитвы на пороге его жилища в ожидании его возвращения, старый астроном поднял голову. Могло бы даже показаться, что он заважничал.
– Ну, вы, школяры, – гордо сказал он, – ходжа Омар и я нашли ошибку. После девяти сотен лет я обнаружил ошибку в звездных таблицах Птолемея Географа. Скоро мы исправим ошибку, но теперь я утомлен и иду спать.
Так он восстановил чувство собственного достоинства и, поправляя широкую накидку, прошел в свою комнату. Среди помощников на мгновение установилась оглушающая тишина.
– Ла Алла иль лаллах, – прошептал один из помощников. – Старый повеса тоже напился этого вина из Шираза.
В течение всех последующих дней в «Обители звезд», помимо однообразной ежедневной фиксации тени гномона и точного времени восхода солнца и его заката по водным часам, иной работы не велось. Только Омар не прекращал трудиться. Он работал как одержимый. Так считали его помощники. Сначала затребовал копии географии звезд Птолемея из библиотеки, затем – список всех греческих астрономов древних веков.
Чаще всего он работал в полнейшей тишине, лист за листом исписывая цифрами, которые он передавал затем Мей'муну на проверку. Мей'мун, беспомощный, когда дело касалось неведомого ему, как завороженный наблюдал за действиями этого юноши, которые, по его предположению, не могли увенчаться успехом. Он достаточно быстро понял, что Омар искал процент ошибки и хотел использовать полученную погрешность, чтобы вычислить вероятное расстояние неизвестной им обсерватории к северу или к югу от Александрии. Ответ, однако, мог быть только приблизительным… Как оказалось, это приближение составило пять градусов широты.
– Обсерватория неизвестного, – произнес наконец Омар, – находится приблизительно пятью градусами севернее Александрии. – Но почему не южнее?
И действительно, по карте получалось, что там находились сплошная пустыня и неизвестные горные цепи к югу от той точки, но Омар не доверял карте. Он объяснил, что многие из звезд в таблицах не могли быть замечены с поверхности земли к югу от Александрии.
– Наш Нишапур находится от той линии на севере, – заметил Мей'мун. – Да, и Алеппо, и Балх, и многие другие.
Они решили, что точка, которую они искали, не могла быть в Индии; она должна была располагаться к западу от Нишапура. Омар считал ее расположенной к западу от Алеппо, и это усложнило их поиск, поскольку они не знали многого относительно древних городов на далеком западе.
Однажды вечером, когда они были глубоко погружены в свои изыскания, веселый голос поприветствовал их уже от входа:
– Здоровья двум столпам мудрости. Да пребудут ваши усилия плодотворными!
Омар вскинулся, словно пронзенный стальным клинком, но Мей'мун разглядел только Тутуша, улыбающегося из-под своего лазурного цвета тюрбана.
– Что это за слух ползет по всему базару? – поинтересовался Тутуш. – Весь базар только и судачит, как о великом открытии, сделанном в «Обители звезд»?
Омар отложил перо и встал.
– В дороге я сделал открытие, – сказал он спокойно, – и это – ты, кто посвятит меня в детали.
– Твой раб я, приказывай! – витиевато приветствовал его Тутуш. – Твой друг на многие годы, тебе только спросить обо мне надо.
– Я и спрашиваю: в какое место ты спрятал серебряный браслет с бирюзой? Да, и слова, которые с ним передали?
Шеф осведомителей быстро все сообразил, он тут же вспомнил браслет, который он бросил подле девочек у фонтана. На момент он прищурился, недоумевая, каким волшебным образом астроном султана сумел все узнать.
– Ах, их – миллионы, этих браслетов с бирюзой! Ходжа любит шутить.
– Был один такой браслет, и передал его тебе шут вместе со словами, и в этой самой комнате. Ты все скрыл от меня, и теперь смерть этой девочки камнем легла на мою душу, камнем, который никогда уже не удастся снять. – Щеки Омара побелели, а его руки сжались на поясе. – Теперь скажи мне, Тутуш, скажи опять, как много есть на свете девушек. Но я любил только одну, и ты это знал. И лгал мне.
Он направлялся к пухлому шефу осведомителей, и неожиданно для себя Тутуш испугался его взгляда, который проникал в душу. Омар читал его мысли и видел его страхи.
– Клянусь тем, кто имеет девяносто девять имен, – закричал он, – я ничего не знаю об этом и я никогда не видел никакой твоей девочки! Эй, кто-нибудь… Мей'мун… скорее… на помощь!
Рука Омара схватила его за горло и трясла так, что Тутуш бился подобно зверю в силках. Пальцы, обретя твердость стального клинка, погружались в мягкую плоть, глаза Тутуша налились кровью, вылезая из орбит. Он слышал голос Мей'муна, зовущего на помощь, а затем, потеряв над собой контроль от животного страха, он выхватил нож из-за пояса и ударил Омара вслепую. Край лезвия рассек ткань и тело до кости. Затем Тутуша схватили за запястье и откинули на пол.
Он вытянулся на полу, судорожно глотая воздух и пытаясь продышаться. Сквозь красный туман он видел Омара, которого старались удержать с полдюжины слуг и ученые. Плащ Палаточника был порван вдоль одного плеча, и темное кровавое пятно растекалось вниз по его груди.
– Между нами кровь, пес, – сказал Омар тем же самым глухим голосом, – но – не эта кровь. Та капает внутри меня по капле каждую секунду. И ее не остановить подобно этой. Уйди, или ты умрешь.
Тутуша проводили, и Джафарак, который слышал рассказ о случившемся от слуг, поведал торговцу Акроеносу той же ночью у Такинских ворот, что Омар был ранен, когда накинулся на начальника шпионов в порыве слепого гнева. Акроенос сильно задумался и после того, как Джафарак ушел, вызвал с базара посыльного. Он написал два слова на клочке бумаги и отдал письмо посыльному, не запечатав.
– Возьми письмо, – приказал он, – отнеси в Рей. Иди к главе путников и крикни громко во внутреннем дворе, что у тебя послание для Правителя Семи. Когда он выйдет к тебе, отдай ему эту записку.
– Но как, о господин, – возразил раб, – узнаю я, действительно ли это Правитель Семи? Такое странное имя.
– Он сообщит тебе, откуда ты пришел.
– Вах! Какая-то магия!
Раб сгорал от любопытства и развернул бумагу. Там он увидел всего два слова. Совсем обычные слова он увидел и успокоился; тем не менее раб не поленился и нашел муллу, который умел читать, дабы удостовериться, не содержится ли в записке некоего проклятия.
– «Саат шад», – громко прочитал мулла. – «Час настал». Или «время начала наступает». Что страшного ты узрел, чего следовало бы бояться, в этом послании?
После того как ему перевязали плечо, Омар ушел в свою комнату. Исфизари, заглянувший в его дверь, сообщил, что ходжа, кажется, пишет на маленьких клочках бумаги. Часть этих бумажек валяется на полу.
В обсерватории Мей'мун трудился над незаконченными вычислениями. Без Омара он не мог ничего сделать. Карта была неточна, и для него список греческих астрономов ничего ровным счетом не значил. Попытавшись провести некоторые собственные эксперименты, не давшие результата, математик покинул обсерваторию.
Он не возвращался до той самой ночи, пока Исфизари не сказал ему, что лампа в рабочем помещении зажжена, хотя ни один из помощников не поднимался на башню. Поспешив туда, старый астроном обнаружил там Омара, стоявшего на коленях у низкого столика, погрузившегося в изучение рукописи Птолемея.
– Точка, которую мы ищем, расположена к западу от Малой Азии, – поведал он. – Теперь я уверен в этом.
Сердце Мей'муна сжалось.
