имею в виду отсутствие у вас желания. — Критическая ситуация, видимо, все же сказывалась на его поведении, потому что он стал валить в одну кучу и достоинства и недостатки Уругвая. Кроме того, Митрионе, судя по всему, на минутку забыл, что он не в классе и что перед ним не новобранцы, которым можно читать нравоучение. — Дело в том, что вам нужно быть более целеустремленными и работать с чуть большим желанием.
— Да-да, — согласился «тупамаро», терпеливо выслушав эту несколько неуместную лекцию.
— Да и платят здесь не так уж много. — Это была любимая жалоба Митрионе, которую он повторял всю свою жизнь. — Если бы платили чуть больше, дела пошли бы гораздо лучше.
— А что вы можете сказать о таких, как Моран Чаркеро?
Это был важный вопрос. Моран, окончивший в своо время Международную полицейскую школу, вел активную борьбу с повстанцами и лично пытал попавших к нему в руки борцов. В апреле прошлого года его убили.
Отвечая на этот вопрос, Митрионе чуть повысил голос. Видимо, уже сказывалось напряжение, связанное с необходимостью отвечать на вопросы без подготовки. В докладах, регулярно посылавшихся Митрионе в Вашингтон, работа Морана оценивалась высоко. Но сейчас не время было рассказывать об успешных операциях возглавлявшейся им «специальной бригады».
— Я не очень хорошо знал Морана Чаркеро. Мы с ним не работали. Я встретился с ним, когда он улетал в Штаты. Я приезжал тогда в аэропорт, чтобы со всеми попрощаться. Когда он вернулся, мы встретились еще раз. Но я никогда… никогда не работал ни с Мораном Чаркеро, ни с… как же фамилия этого второго парня? Помню, он из Канелонеса. Они еще вместе улетали в школу.
— Леньяни?
— Как?
— Леньяни?
— Нет. Леньяни — это шеф тамошней полиции. Я имею в виду другою. Того, кто улетал учиться в Штаты вместе с Мораном Чаркеро.
— А-а, другого. Я что-то не припомню его фамилии.
— Я тоже. — И они оба улыбнулись оттого, что никак не могли вспомнить нужной фамилии. — Я никогда на работал ни с одним из них, — продолжал Митрионе, пытаясь закрепить успех. — У меня с ними было, как говорится, шапочное знакомство. Я вообще не работал с каким-то конкретным полицейским, потому что занимался чисто административными проблемами.
—
— Я работал в своем офисе в посольстве.
— Вот как?
— Девяносто процентов своего рабочего времени я проводил в посольстве.
— Да. — В устах «тупамаро» это «да» прозвучало, как латиноамериканское «нет». Он хотел тем самым показать Митрионе, что не позволит себя дурачить. — Думаю, наши ребята знают это. Они уже давно занимаются вами и знают о вас все. — Последняя фраза была произнесена несколько извиняющимся тоном, но не без гордости.
— Кого именно вы имеете в виду?
— Моих друзей.
— Ах, да. Значит, они знают обо мне все?
— Да.
— Тогда они подтвердят, что большую часть своего времени я проводил в… Если быть точным, то в полицейском управлении я не был, дай бог памяти, вот уже две с половиной недели. А может, и три.
— Хотя у них в гараже и выделено специальное место для вашей машины, не так ли?
— Где, в полицейском управлении? — Подобные вопросы обычно задаются, чтобы выиграть время.
— Да.
— Это не для меня. Это для других советников.
— Кто они? — прямо спросил «тупамаро».
— Со мной работают еще трое.
— Кто они? — снова спросил «тупамаро» таким же тоном.
— Вы же знаете их фамилии, — ответил Митрионе не без вызова.
«Тупамаро» неодобрительно хмыкнул.
Митрионе, уже уставший от такого препирательства, сказал тоном отца, выговаривающего набедокурившему ребенку:
— Но послушайте, вы же прекрасно знаете их фамилии.
— Да, знаю. Но, — решительно сказал «тупамаро», давая понять, что по-отцовски снисходительный тон Митрионе сейчас неуместен, — вы тоже прекрасно знаете, что мы теперь поменялись ролями. Теперь уже я выступаю в роли полицейского.
Митрионе громко и вызывающе засмеялся. Смех был, правда, невеселый, но, учитывая ситуацию, это был смелый поступок.
«Тупамаро» ничуть не смутился и настойчиво продолжал:
— Я вам серьезно говорю: вы должны назвать их фамилии.
— Я должен назвать их фамилии. — Митрионе уже не спорил, а, скорее, констатировал необходимость подчиниться.
— Да, пожалуйста.
— А что это даст?
— Это лишь подтвердит, что вы действительно… хотите нам помочь.
— Ну что ж, — оживился Мнтриоре, — лгать мне не придется, потому что вы все равно знаете их фамилии.
— Я слушаю вас.
— Одного зовут Мартинес, Ричард Мартинес.
— Так.
— Другого — Ричард Байава.
— Так.
— Третьего — Ли Эколс.
— Один из них — кубинец, не так ли? — Возможно, «тупамаро» имел в виду Мануэля, который к этому времени уже исчез. Источники информации у «тунамарос», видимо, не были надежными. К тому же им трудно было отличить настоящего полицейского советника от агента ЦРУ, работавшего под «крышей» программы полицейской консультативной помощи.
— Нет, мексиканец.
— Значит, мексиканец?
— Да, мексиканец. Он мексиканского происхождения. Сам он из Соединенных Штатов, но мексиканского происхождения.
— Очень хорошо, — сказал «тупамаро» по-испански, а затем продолжил по-английски: — Как, по вашему, будет теперь вести себя уругвайское правительство? Что оно будет делать, как вы думаете?
— В отношении меня?
— Вас и других ваших соотечественников. У нас есть еще ваши люди. Все они сейчас сидят у нас в тюрьме.
«Тупамарос» установили президенту Пачеко окончательный срок обмена: до полуночи в пятницу 7 августа. Но тот упрямился, и тогда «тупамарос», желая его подстегнуть, похитили еще одного североамериканца — Клода Флая, 65-летнего агронома из Форт-Коллинса (штат Колорадо).
Большинство повстанцев и не подозревали, что Флай, этот тихий американец, слывший большим специалистом по почвам, в действительности был агентом ЦРУ. Но один из «тупамарос» все же узнал, чем тот занимается в своей лаборатории в Колоне. Кроме того, Флая похитить было гораздо легче, чем других сотрудников американских учреждений (те принимали такие тщательные меры безопасности, что посольство США, например, походило теперь на осажденную крепость).
Бразильское правительство предпринимало энергичные меры, пытаясь добиться освобождения Диаса
