Он позвонил в горком. Трубку взяла Вера Кучеренко, второй секретарь.
— Здорово! Кто меня вызывал? — спросил Юра.
— Не знаю. — Голос у нее был тоже с усмешкой и полный недомолвок.
— Так что ж, идти? — спросил он, ничего не понимая.
— Смотри, — сказала она очень строго и повесила трубку.
Ну, это уж было совсем ни на что не похоже! Делать им там нечего, что ли? Он взглянул на часы: прошло три минуты. Тогда он рывком запихнул в стол все бумажки, сунул в свой хоккейный чемоданчик картофелину и шкатулку, щелкнул ключом и вылетел из комнаты, на ходу застегивая пальто и нахлобучивая шапку.
Денек был пасмурный, на редкость теплый для зимы. Юра мчался, разбрызгивая хмурые лужи на тротуарах, скользя в новых сапогах и поглядывая на встречные часы.
У подъезда горкома стояла низкая могучая машина — «Стрела», последняя модель. Юра пробежал было мимо, но что-то заставило его оглянуться. Он пристальнее взглянул на номер, запорошенный снегом… АГ-72-11! Номер машины, которая стояла у книжного магазина. Тогда в нее сел тот незнакомец. Сейчас в машине не было никого. Юра обошел ее вокруг, подергал ручку; машина была заперта. Он постоял, потом отошел от машины и снова вернулся. Ему не хотелось уходить… АГ-72-11… Что-то еще всплывало в памяти… Картошка! Ну да, уцелевшие буковки на картошке!
…У Юры оставалось четыре минуты, когда он взбежал по ступенькам трехэтажного дома, где размещались горком партии, горисполком и горком комсомола. На третий этаж Юра поднялся не спеша, привычно приводя в порядок дыхание.
Он уже миновал редакцию «Майской правды», когда впереди по коридору со звоном распахнулась стеклянная дверь из кабинета Веры Кучеренко и навстречу Юре легкой, как будто танцующей походкой двинулся удивительно знакомый человек. У него было продолговатое смуглое молодое лицо и длинная темная борода. Он был безусловно красив своеобразной, яркой, цыганской красотой. Меховую шапку-ушанку он надвинул так низко, что брови сливались с мехом. Из-под шапки смеялись коричневые, с искоркой, совсем еще мальчишечьи глаза. Он был невысок, но легкость и стройность, которых не могло скрыть и широкое пальто, делали его выше. Когда его яркие, любопытные, веселые глаза встретились с глазами Юры, тот невольно приостановился.
— Сергеев? — Юра тотчас узнал густой и звонкий голос, звучавший в телефонной трубке. Поняв, что не ошибся, человек протянул руку: — Ну, здравствуйте. Я Андрюхин.
Представьте, что в том самом обычном, исхоженном вдоль и поперек коридоре, где вам приходится бывать ежедневно, встречается смутно знакомый человек, который запросто протягивает вам руку и говорит: «Здравствуйте, я Ломоносов», причем вы сразу понимаете, что перед вами не однофамилец, не дальний родственник, а настоящий Михайло Васильевич!.. Представьте это, и тогда сможете понять, что испытал Юра. Имя академика Ивана Дмитриевича Андрюхина было так же всемирно известно, как имя Ивана Петровича Павлова или Альберта Эйнштейна. И встретить его вот так, в коридоре горкома комсомола, да еще услышать, как он называет вашу фамилию, было, конечно, чудом.
— Аккуратен. Любопытен. Здоровенный мужик! — говорил Андрюхин, с удовольствием поглядывая на крутые плечи Юры, выпиравшие и сквозь пальто, на его крупную круглую, как чугунное ядро, голову, на широкое, сейчас красное, потное, растерянное лицо. — А я ваш старинный поклонник! Когда на южной трибуне орут уж очень громко «Бычок!», так это я! Чудесно играете! Не только клюшкой, но и мозгами шевелите.
И, подхватив его под руку, Андрюхин с неожиданной силой поволок слегка упиравшегося от смущения и неловкости Юру в кабинет Веры Кучеренко.
— Я его заберу сейчас же, — заявил Андрюхин, вталкивая Юру в кабинет. — Хотя он и сопротивляется…
— Как — сопротивляется? — Вера вспыхнула. Ясно было, что она нервничает и смущена не меньше Юры. — Ты что же, не понимаешь, какое нам оказано доверие? Академик Иван Дмитриевич Андрюхин лично прибыл сюда, чтобы именно из нашей городской организации выбрать самого подходящего парня. Это дело чести всей комсомольской организации города!
Андрюхин сморщился, как от зубной боли:
— Я пошутил, родная, пошутил!.. Все в порядке! Зачем так официально? И, если хотите дружить, не смотрите на меня, как на памятник. Это, знаете, довольно противно — ощущать себя памятником… Значит, мы едем?
— Конечно, Иван Дмитриевич! — Вера вышла из-за стола, не глядя на Юру, еще не проронившего ни слова. — Он просто обалдел от радости! — сказала она. — Я позвоню на комбинат, там побудет пока его заместитель…
— Простите, вы приехали на «Стреле»? — перебил Юра.
— Да, — слегка улыбаясь, ответил ученый и пристально посмотрел на Юру.
Только в машине, когда уже выехали из города, Юра, шумно вздохнув, кое-как выдавил:
— Извините, Иван Дмитриевич…
— За что же, голубчик? — Академик, управлявший машиной, покосился на Юру.
— Да что я так, чурбан чурбаном… Вы не думайте…
— Ну, думать мне приходится, тут уж ничего не поделаешь. — Андрюхин подмигнул Юре: — Вот подумаем теперь вдвоем над одной штучкой.
— Над какой, Иван Дмитриевич?
— А над такой, что о ней можно разговаривать только на территории нашего городка… Ты вообще привыкай держать язык за зубами. А еще лучше — начисто забывай все, что увидишь. Впрочем, я тебе помогу забывать.
— Это можно, — согласился Юра и, повозившись и смущенно повздыхав, все же вытащил, собравшись с духом, непонятную картофелину и протянул ее академику: — Не знаете, что это такое, Иван Дмитриевич?
Андрюхин резко затормозил и остановился у края шоссе.
— Ага! Очень хорошо! — Он вертел в руках картофелину, явно обрадованный. Вот она выпорхнула у него из рук, он поймал ее, и она снова смирно улеглась на ладони. — А где же остальные буквы? Здесь шел полный адрес: «Горьковская область, п/я 77».
— Почему-то этих букв не было, Иван Дмитриевич.
И Юра рассказал академику всю историю розовощекой картофелины.
— Очень интересно! Когда-нибудь покажете мне этого Бубыря, — смеялся Андрюхин. — А картофелину вручите сами юноше, которого звать Борис Миронович Паверман. Профессор Паверман. Такой тощий, в очках, очень быстрый. Руководитель Института научной фантастики Академии наук. Сказочно талантливый человечина. Неорганизованный, торопыга, но талантлив дьявольски. Это он запустил вашу картофелину.
— Запустил?
— Да… Это чудо, мой мальчик! — Андрюхин, быстро оглянувшись по сторонам, зашептал, наклонившись к Юре: — Чудо! Если бы мне еще двадцать лет назад сказали, что возможно нечто подобное, я первый бы поднял на смех любого! Может быть, вскоре и вы вместе с нами будете творить чудеса!
— Я? — удивился Юра.
Холодок непонятного восторга остро сжал его сердце.
— По ходу исследований всегда наступает минута, — торжественно сказал Андрюхин, — когда ученому, конструктору нужен испытатель, человек мужественный, сильный, с точным глазом, стальной волей… О том, что может случиться в будущем, я пока не смею мечтать…
Снова Юра ощутил легкость, крылатое предчувствие счастья… Уже с меньшим смущением он извлек из своего чемоданчика телеграмму о том, что моря покоряются только смелым, и шкатулку, не так давно без умолку звавшую его к чему-то приготовиться.
Глаза Андрюхина при виде этих предметов весело сверкнули.
— Телеграмму можете порвать или сохранить на память, — засмеялся он, — а шкатулку верните. Я сегодня подложу ее Паверману… Вот кого интересно пугать! Вы не обиделись на мой розыгрыш?
