— Дядя Иона и тетя Билли очень даже ничего, а?
— Твоя правда.
Энди вскочил и начал боксировать воздух.
— У них тут получше, чем у тети Руби.
— Она над тобой издевалась?
— Надо мной? Еще чего. Руби-в-дупель меня боялась. — Он ухмыльнулся.
— Она? Тебя?
— Я ей устраивал всякие подлянки. Причем запросто, она же постоянно была под градусом.
Я придвинулась поближе.
— И какие же это были подлянки?
— Она спит, а я пока быстренько все в комнате переставлю. Она очухается и никак не может врубиться: «Где это я? Что со мной?»
Он снова уселся и цапнул второе пирожное.
— А еще такой ей устроил фокус. Притворился мертвым, будто она избила меня до смерти. — Он снова расхохотался, куски «брауни» полетели на траву. — Слышала бы ты, как она орала. «Ой, приби-и-ила парня, помер он. Са-а-авсем мертвый, Хо-споди, пымаги-и-и».
Я хохотала вместе с ним до слез.
Энди радовался, как кот, стащивший кусок мясного пирога.
— А когда маму избили, меня привезли сюда, дядя забрал маму, чтобы ей помочь. Зачем мне было тащиться к Руби-в-дупель, раз такое дело?
— Маму избили?
— Ну да. Пошла расслабиться, а какой-то парень, чокнутый, ее избил. — Энди перекувырнулся. — Даже полицию потом вызывали. — Он приблизил свое лицо вплотную к моему, оскалив перепачканные шоколадом зубы.
Я схватила его за ухо, слегка потрепала.
— Испугался тогда?
— Ни фига. Я ничего не боюсь.
Энди залез на дерево и повис на ветке, как обезьяна. Потом спрыгнул и наклонился за очередным пирожным.
Оно было последним, и я успела его схватить. «Брауни» было тянучим и сладким, и теплым от солнца.
— У нее, как и прежде, было много кавалеров?
— Слишком много вопросов, сестренка.
— Интересно же.
Обхватив себя руками, он стал кататься по траве туда-сюда и, помолчав, скороговоркой прорычал:
— В-основном-жуткие-придурки.
Поднявшись на ноги, подбежал к Верзиле и одним махом вскочил в седло, будто всю жизнь только и делал, что разъезжал верхом.
— Давно это было, нужны они мне все, как жирная и волосатая крысиная жопа. А ты давай морочь этим свою тупую башку, хотя у нас щас вон что творится.
— Только не пойму, чего ты злишься, — сказала я, подходя к Звездочке.
— Ты тоже злишься, а то я не вижу.
— Дурак ты. — Я забралась на Звездочку и развернула ее в сторону дома.
Энди, ничего мне не ответив, стал напевать мелодию из «Бонанзы», держа поводья с картинным ковбойским шиком.
— Я — красавчик, — заявил он.
— То есть Малыш Джо?
— Нет, в сериале есть еще один смазливый, но никто не помнит, как его зовут.
Через две недели Энди держал путь в Луизиану. Он летел в небесах, а я в тот момент направлялась в нашу низину, вместе с мамой. Уверенная, что нужна ей. Уверенная, что все смогу устроить так, как я себе это представляла.
Что-то стало меньше, что-то больше. Дворик наш теперь казался маленьким, и дом. Зато тень от гор словно бы расплылась и удлинилась, накрыв и дворик, и дом наш, и маму, и Иону, и меня, и домик миссис Мендель. Когда мы приехали, я тут же увидела ее в окошке, с улыбкой во весь рот. Она помахала мне, я ей.
Мы с дядей помогли маме дойти до кровати. Я открыла ее окно и глянула на клен. Все такой же.
Дядя Иона погладил маму по голове:
— Ну как ты, сестренка?
— Отстань. Нет сил. — Она отвернулась.
Затворив дверь, мы с дядей двинули на кухню, проверять, что там имеется. На столе, как нерадивые солдаты, выстроились вразнобой бутылки с выпивкой.
Дядя заглянул в шкафы и в холодильник, покачал головой.
— Есть нечего.
Я ничего на это не ответила, но слегка запаниковала.
Посмотрев на меня, дядя сказал:
— Если хочешь, я останусь.
— Все нормально, дядя Иона.
— Ладно. Сгоняю в магазин за продуктами.
Я проводила его до машины и долго смотрела вслед. А потом закрылась внутри, с мамой.
Прошлась по всему дому. Было чище, чем я ожидала. Думала, там повсюду грязные чашки и тарелки. Я вернулась в кухню попить воды, у бутылок был зловещий вид, теперь они были похожи не на нерадивых солдат, а на свирепых Летучих Обезьян из «Волшебника из страны Оз». Морщась от резкого запаха, я вылила все в раковину. В холодильнике были только масло, повидло и кувшин с прокисшим молоком. Молоко я тоже вылила.
Села потом на диван, вспомнила, как все в Луизиане расстроились, узнав, что я решила остаться.
Когда я сказала Энди, он вытаращил глаза:
— Ну ты даешь.
— А что такого? Хочу помочь маме, вот и все.
Он запихивал вещи в чемодан.
— Она же буйная. Папа тебе не разрешит, скажет, чтобы ехала домой.
— Мало ли что он скажет. Он и сам вполне себе буйный.
Энди обернулся и так на меня посмотрел, будто был уверен, что я вообще больше не вернусь в Луизиану.
— Ты сама знаешь, что у папы другое, глупо сравнивать.
Энди схватил свернутые носки, понюхал.
— Я с ней дольше жил. Знаю, какой она стала.
— Она все равно наша мама.
Он фыркнул, как конь.
— Побуду тут с ней, ей уход нужен.
— А как Мика на тебя разозлится! — Энди захлопнул чемодан.
Прощаясь с Энди, тетя Билли плакала в три ручья. Мы погрузились в дядину машину, поехали, а тетя все махала и махала нам вслед. Брат молчал всю дорогу, в аэропорту тоже со мной не разговаривал. Но когда объявили посадку, вдруг крепко-крепко обнял меня за шею, как раньше, когда был совсем малышом.
Энди, какой же он был худой, но сильный. Мальчик, уже превращавшийся в мужчину.
— Не позволяй ей делать тебе больно, сестра.
— Энди, она никогда нас не била.
