Пока я листала ее журналы мод, она прикончила четвертый стакан. Когда мама уснула, я пошла на кухню, пожарила и себе хлеба с сыром, съела, вымыла посуду и потащилась к себе. Громко звенела ночная мошкара, а я и прошептать ничего не смогла бы, так перехватило горло. Скользнув под бабушкино одеяло, я долго-долго смотрела в окно, за ним щедро светила луна, на мою гору, на меня, на клен и на лицо спящей мамы. Огромная луна. Она лучезарно улыбалась, такой яркой я ее еще никогда не видела. Но на душе у меня было темно, я чувствовала, что все делаю неправильно.
Мне приснилось, что бабушка Фейт там, в Луизиане. Я крикнула ей, что я сейчас в нашей родной низине, она только покачала головой. Когда я проснулась, бабушки рядом не было.
Мама почти целыми днями лежала, но скоро смогла самостоятельно добираться до ванной. Там она вставала перед зеркалом и, вглядываясь в свое лицо, говорила:
— Загубила я свою красоту.
— Да нет же, мама, — негодовала я, потому что красота постепенно к ней возвращалась.
Часто приезжали дядя Иона с тетей Билли. Мне нравилось смотреть на их улыбки и на то, как легко они справлялись с любыми хозяйственными недоразумениями. Тетя Билли и миссис Мендель сразу подружились, бродили по садику, обсуждая тонкости взращивания овощей и цветов. Мы щелкали друг дружку моим аппаратом. Дядя Иона пообещал отдать пленки в проявку.
Однажды вечером мы все уселись на ступеньках крыльца, потягивая лимонад. Было уже прохладно. Мама, как обычно, была у себя в спальне.
Миссис Мендель стала расспрашивать про Мику и Энди.
Я рассказала про рисунки Мики, какие они классные, про выходки бесшабашного чертенка Энди, про Бобби, который так полюбил бейсбол, что даже спать ложится с битой. Рассказала про Ребекку, как ее изводила вечно всем недовольная мамаша и какая хорошая сама Ребекка. Рассказала про Луизиану, какая она неодолимо зеленая, влажная, словно губка, жаркая. Про бородатые, обросшие испанским мхом деревья, про облачно-белых цапель, сказочно прекрасных, только голоса у них совсем не сказочные, дребезжат как у лягушек. И про мисс Дарлу, какая она провидица, и про ее забавную моську, названную в честь мировой кинозвезды. И про футбольные вечеринки у Кэмпинеллов.
Миссис Мендель и тетя Билли слушали все это с такой счастливой улыбкой, будто их угостили огромным куском необыкновенно вкусного пирога.
— Надо бы всем нам как-нибудь туда съездить, — сказала тетя Билли.
Я поняла, что все может сложиться не так уж плохо.
Но однажды днем ветер нагнал набухшие грозовые тучи, готовые исторгнуть на землю мощный заряд скопившегося напряжения, и мама вдруг сорвалась, всем наговорила гадостей. Мы все вместе собирали букет из диких цветов. Мама высунула голову из окна и проорала миссис Мендель, что ей пора заняться собственными делами. Миссис уставилась на нее круглыми глазами, открывшийся от неожиданности рот тоже округлился. Тетя Билли придушенно охнула, дядя Иона резко выпрямился и посмотрел на маму.
А у нее еще много чего набралось.
— Обо мне дочь заботится, для того и приехала, и о доме. Какого черта вы все тут толчетесь, а? Посмотрите на нее, большая уже совсем. И красавица какая, видите? Красивее, чем ее мама, да?
Тут вмешалась тетя Билли:
— Послушай, Кэти! Надеюсь, ты испытываешь благодарность к своей дочери? За то, что она делает?
— Билландра Сью, не тебе говорить о том, что я должна испытывать. Ты не знаешь, что такое страдание.
— Свою долю страдания я получила, но тебя это не касается.
— Ой-ой-ой, она получила… Мой брат носится с тобой как с королевой. Моя дочь смотрит на тебя так, будто любит тебя больше собственной матери.
Мама потерла плешку на голове, выстриженную больничной медсестрой, впрочем, волосы там уже немного отросли.
— Но своих-то детей у тебя нет. Вот и приходится брать напрокат у других. Это и вас касается, миссис Мендель. Обе вы бесплодные, а вообразили, что все знаете про детей.
Я в полном оцепенении смотрела на маму, чувствуя, как щеки и шею заливает жар.
Прижав руку к губам, чтобы не разрыдаться, миссис Мендель побежала к своему дому. Тетя Билли бросилась за ней, крича:
— Постойте! Нельзя ей потакать, чтобы больше не смела так разговаривать!
— Уймись наконец, сестра, — сказал дядя Иона, — миссис Мендель и Билли всегда тут, всегда готовы тебе помочь. А ты
Мама, тряхнув волосами, отошла от окна.
После этой истории тетя Билли стала появляться у нас гораздо реже, и миссис Мендель. Дядя Иона по-прежнему привозил продукты, проверял, все ли у нас в порядке, мамины колкости в свой адрес выслушивал с негодованием и грустью.
Мои раны растравляли и письма Джейд. Она подробно описывала своего нового приятеля, у них безумная любовь и ненасытные поцелуи.
Энди-и-Бобби прислали письма в одном конверте, оба требовали (и Энди тоже туда же, чертенок!): «Сейчас же приезжай домой,
Боль, неотвязная, настойчивая, тлела внутри, жгла мое сердце.
В новом дневнике я записала все, что не могла никому сказать. Последний абзац был таким:
Когда я в Луизиане, очень сильно скучаю по своей горе. Когда я там, горюю о Западной Вирджинии. А когда я здесь, очень скучаю по своим. Вот такая я, Вирджиния Кейт. Сумасшедшая дура.
Попыталась потом уснуть, не смогла. Ночь была как черное одеяло. Я выскользнула из кровати, пошла на кухню попить. За столом сидела мама, перед ней стояла бутылка водки, купленная дядей только вчера, почти пустая. К потолку тянулся, извиваясь, дымок от сигареты. Она схватила бутылку, отпила из горлышка, затушила сигарету. В руке у мамы было письмо, и рядом, на столе, стопка конвертов.
Я не входила, ждала.
Вскоре она уронила голову на руку и затихла, письмо выскользнуло из пальцев.
Я осторожно подошла.
— Мама?
Она не отзывалась, и я уже без опаски подняла с пола письмо. Вот оно:
Кэти Айвин. Неужели ты возомнила, что я брошу Ребекку и заберу детей в Западную Вирджинию? Но мы же договорились. И ты приняла условия моей матери. Не забывай об этом. Разумнее всего было бы позволить Ребекке усыновить детей, ты и сама прекрасно это понимаешь. Просто ты никак не можешь простить меня за то, что ушел. Но Ребекка не заслуживает такого унижения. И дети тоже. Да и я не заслуживаю, если говорить об усыновлении.
Я положила письмо на стол и помчалась к себе. Проглотила пять таблеток аспирина. Бухнувшись поперек кровати, никак не могла отдышаться. Я вспомнила тот день в конторе, и как плакала Ребекка, и как все рухнуло. А мама только и делает, что чинит всякие препоны папе, совершенно не думая о том, как жестоко это все отражается на нас. И о чем это они там договорились? При чем тут Муся-Буся? Голова моя едва не лопалась от боли и тяжести. В конце концов я едва успела добежать до ванной, меня стало выворачивать наизнанку.
