ни слова, стал пересыпать их из одной руки в другую. Попугай немедленно, полностью изменившимся голосом стал подражать перезвону золотых монет, а дама повернулась к другому гамаку, и голос ее зажурчал нежными переливами, напомнившими мне звуки флейты:
— Поднимись-ка, мой милый! Тут пришел кабальеро, которому надо немедленно с тобой поговорить. Я сверну ему сигарету.
Под полочкой, на которой сидел попугай, находился ящичек, в котором хранились табак и бумага для сигарет. Дама сунула одну бумажку, в рот, чтобы смочить ее слюной, положила на нее порцию табака и завернула все это своими изящными пальчиками в некое подобие гусеницы, потом подожгла один конец и протянула гусеницу мне с милой, покоряющей сердце улыбкой.
Хм! Слюна! А эти пальчики, пестрая окраска которых заставляла гадать — то ли они были в перчатках, то ли еще чем покрыты! Да и место, где хранился табак, находилось как раз под попугаем! Короче говоря, я хоть и взял сигарету с глубоким поклоном, но поостерегся поднести ее к губам.
Я обратил внимание, что тем временем в глубине комнаты наметилось какое-то движение. Второй гамак закачался, и из него освободилось — я намеренно употребил слово «освободилось» — длинное, ужасающе худое существо, направившееся ко мне медленными, неслышными шагами призрака, потом остановилось передо мной и спросило глухим голосом чревовещателя:
— Какой налог, сеньор, вы готовы заплатить?
— Он будет зависеть от ценности полученного мной ответа!
Дылда повернулся к своей молодой жене и произнес, скорчив омерзительную гримасу, которая должна была изображать приветливую улыбку:
— Ты слышишь, моя голубка? Он заплатит в зависимости от ценности моих слов. А так как все, что я говорю, весьма ценно для каждого человека, то прошу тебя, скрути ему еще одну сигарету.
Она с видимым удовольствием занялась исполнением этого желания, а когда я между пальцами держал второго подожженного было ею, но уже угасшего табачного червя, ее благородный супруг предложил мне:
— Ну, а теперь сеньор, изложите мне спокойно и без утайки ваше дело! Считайте, что мы — ваши лучшие друзья!
И попугай при этом издал такие нежные и кроткие вздохи, что я пришел в блаженное расположение духа. Разумеется, я оказался перед двумя лучшими и благороднейшими из людей, а также — перед задушевнейшим из попугаев, а поэтому осведомился с полной откровенностью:
— Сеньор, может быть, вам известно имя Тимотео Пручильо?
— Нет. А тебе моя голубка?
— Впервые слышу, — ответила голубка.
— Я разыскиваю некую асиенду Арройо, которая расположена, кажется, недалеко от Уреса. Может быть, вы можете что-нибудь о ней сообщить?
— Нет. А ты, голубка?
— Нет, — эхом отозвалась голубка.
— Тимотео Пручильо выписал немецких переселенцев, которые должны работать у него на асиенде. Кто защитит этих людей, если он поступит с ними нечестно?
— Не я, сеньор.
— А кто же тогда? — спросил я.
— Германия с ее посольством и консульствами.
— А здесь есть консульство?
— Нет.
— Но если эти люди окажутся в нужде или даже в опасности, то должен же найтись кто-нибудь, кто о них позаботится.
— Боюсь, что таких людей здесь нет.
— Но, сеньор, получается, что бедные переселенцы оказались беззащитными, потому что в здешнем округе нет представителей их родной страны. Но можно ожидать, что если любой мексиканец, который поступит с ними бесчестно, будет привлечен к ответственности местными властями?
— Нет, сеньор. Меня совершенно не касается, что происходит с иностранцами.
— А если житель вашего округа убьет немца, что вы тогда сделаете, сеньор?
— Ничего, совершенно ничего. Мои подданные доставляют мне столько хлопот, что я не могу возиться с гражданами чужих государств. Нам некогда заниматься делами иностранцев. Ничего подобного они потребовать от нас не могут. Вы еще о чем-нибудь желали узнать, сеньор?
— Нет, после ваших ответов у меня больше не осталось неясностей.
— Тогда я вас отпущу, как только вы оцените полученные от меня сведения.
— Да, оцените по достоинству, — обворожительным голосом повторила сеньора, причем попугай аккомпанировал ей милейшими негромкими певучими звуками.
— Мне трудно оценить полученные сведения, — ответил я. — Поскольку вы все время отвечали только «нет», то ваши высказывания не имеют для меня никакой ценности.
— Что? Как? Не хотите ли вы этим сказать, что ничего не заплатите?
— Разумеется.
Он отступил на два шага, смерил меня гневным взглядом и пригрозил:
— Я могу вас заставить, сеньор!
— Нет! Ведь я тоже немец. У меня только иностранные деньги, а так как вам, по вашим же собственным словам, не пристало заниматься делами и взаимоотношениями иностранцев, а мои деньги, безусловно, причисляются к иностранным делам, то я считаю невозможным согрешить против вашего отечественного самоуважения, предложив вам чужую валюту.
Сеньора отбросила свою сигарету и прикусила зубками губу. Попугай захлопал крыльями и раскрыл клюв. Сеньор отступил еще на несколько шагов и злобно зашипел:
— Значит, деньги у вас только чужие?
— Да. Единственные местные предметы, которые я могу вам предложить, — вот эти две сигареты, которые я кладу в ящик с табаком.
Я кинул сигареты в табак, при этом попугай клюнул меня в руку.
— Значит, вы ничего не хотите платить? Совсем ничего? — спросил сеньор.
— Нет.
Я взял свои ружья, которые поставил к стене, и собрался уходить.
— Скряга! Человек, не держащий своего слова! — изверг из себя дылда с рыком чревовещателя.
— Иностранишка, оборванец, бродяга! — заскрипела донья[46], рассвирепев.
— Eres ratero, eres ratero, ratero! — услышал я крики попугая, пока быстрым шагом пересекал двор, стараясь поскорее оказаться на улице. Но у выхода меня поджидал полицейский, который вытянул руку и потребовал:
— Подарок за данную вам справку! Жалованье у меня весьма скромное, а кормить надо жену и четверых детей!
— Ничем не могу вам помочь, — ответил я его собственными словами, отвязал лошадь, забрался в седло и уехал. Будь я в более хорошем настроении, он бы получил несколько монет.
Стало быть, напрасно я надеялся на помощь местных властей. В таких обстоятельствах самое лучшее заключалось в том, чтобы руководствоваться правилом «каждый человек — сам по себе». Хватит надеяться на чужих людей и чужую помощь!..
Отойдя достаточно далеко от здания муниципалитета, я зашел в какой-то «отель», вознамерившись что-нибудь съесть и выпить, напоить лошадь и дать ей корм, а также справиться об одежной лавке. Таковая оказалась поблизости, и там я получил, хотя и по завышенной цене, все, что я искал, а именно, добротный мексиканский костюм, который был сшит как на меня, но зато вызвал почти полное опустошение моего кошелька. Но это не могло меня обеспокоить, потому что я собирался жить в таких краях и в таких условиях, когда денежный запас не только не нужен, но и может оказаться опасным. В тех широтах тогда верное ружье в руках было куда нужнее полного кошелька в кармане. И вот я в добродушном расположении
