— Я купил бы его сразу.
— Ты можешь его заслужить!
— Это невозможно!
— Да. Ты получишь его в подарок.
— На каких условиях?
— Если ты сообщишь нам точные данные о том, где соединятся обеиды, абу-хаммед и джовари.
Я чуть не воскликнул «ура!». Цена была высокой, но конь — еще дороже. Не раздумывая, я спросил:
— Когда тебе надо получить это известие?
— Когда ты его сможешь доставить.
— А когда я получу коня?
— Когда вернешься.
— Ты прав. Раньше мне нельзя требовать, но тогда я не смогу выполнить твое поручение.
— Почему?
— Осуществление твоего плана, возможно, зависит от того, что подо мною будет конь, на которого я смогу всегда и во всем положиться.
Шейх уставился в землю.
— Ты знаешь, что в таком предприятии очень легко потерять коня?
— Знаю, но это зависит также от всадника. Если я поеду на таком коне, не найдется человека, который смог бы поймать меня или животное.
— Ты так хорошо ездишь верхом?
— Я езжу не так, как вы; сначала я должен приучить к себе лошадь шаммаров.
— Так мы превосходим тебя!
— Превосходите?.. А стрелки вы хорошие?
— Скача галопом, мы подстреливаем голубя.
— Хорошо. Одолжи мне коня и пошли за мной десяток воинов. Я удалюсь не больше чем на тысячу длин копья от твоего лагеря и дам разрешение стрелять в меня, когда им только захочется. Они не попадут в меня и не поймают.
— Ты шутишь, эмир?
— Нет, я говорю серьезно.
— А если я тебя поймаю на слове?
— Хорошо!
Глаза арабов сияли от удовольствия. Конечно, каждый из них был превосходным наездником. Им очень хотелось, чтобы шейх принял мое предложение.
А тот все еще нерешительно рассматривал землю перед собой.
— Я знаю, какие мысли тревожат твое сердце, о шейх, — сказал я ему. — Посмотри на меня. Расстанется ли человек с таким оружием, какое ношу я?
— Никогда!
Я снял с себя ружье и положил его к ногам шейха.
— Смотри, вот я кладу ружье к твоим ногам в залог того, что я не пришел похитить у тебя коня, а если и этого еще недостаточно, то пусть залогом станет мое слово, а также мой друг, остающийся здесь.
Успокоенный шейх улыбнулся.
— Итак, будет десять человек?
— Да, а то и двенадцать и пятнадцать.
— И они могут стрелять по тебе?
— Да. Если я буду убит, их не следует упрекать. Выбирай среди своих воинов лучших стрелков!
— Ты смел, эмир!
— Ну, это преувеличение. Они могут скакать, как и куда им захочется, чтобы поймать меня или сразить пулей.
— Аллах керим, значит, ты уже сейчас мертвый!
— Но как только я снова окажусь на этом месте, игра окончится!
— Хорошо, раз ты не прислушиваешься к словам разума. Я поскачу на своей кобыле, чтобы все видеть.
— Позволь мне прежде испробовать коня!
— Изволь.
Я вскочил на вороного и, пока шейх определял воинов, которые должны меня ловить, почувствовал, что могу целиком и полностью на него положиться. Потом я спрыгнул и снял седло. Гордое животное заметило, что произошло нечто необычное; его глаза сверкали, грива вздыбилась, а ноги переступали подобно ногам танцовщицы, желающей испробовать, достаточно ли натерт паркет зала. Я обвязал повод вокруг шеи коня, а на боку, возле подпруги, сделал петлю.
— Ты снимаешь седло? — спросил шейх. — И для чего эти обвязки?
— Очень скоро ты это увидишь. Ты выбрал воинов?
— Да. Вот этот десяток!
Хаддедины уже сидели на своих лошадях точно так же, как все арабы, находившиеся поблизости, тоже уселись в седло.
— Тогда можно начинать. Видите одинокую палатку в шестистах шагах отсюда?
— Мы ее видим.
— Как только я доберусь до нее, можете в меня стрелять.
Я вспрыгнул на коня, и он помчался стрелой. Арабы последовали за нами почти вплотную. Вороной был роскошен. Я не преодолел еще и половины намеченного расстояния, а ближайшие преследователи уже отставали шагов на пятьдесят.
Тогда я склонился, чтобы всунуть руку в обвязанный вокруг шеи ремень, а ногу — в петлю на боку. Не доезжая до одинокой палатки, я оглянулся: все десять преследователей держали на изготовку свои длинноствольные ружья и пистолеты. Я бросил коня направо. Один из преследователей осадил своего скакуна с той уверенностью, какая присуща только арабам; он остановился, как из металла отлитый. Всадник поднял ружье, грохнул выстрел.
— Аллах-иль-Аллах, йа-Аллах, валлахи, таллахи! — закричали арабы.
Они думали, что я сбит на землю, потому что не видели больше меня. Я же, подобно индейцу, свалился с коня, оставшись висеть на ремнях с невидимой преследователям стороны. Из-под шеи своего воронка я бросил взгляд на хаддединских воинов и убедился, что никто уже больше не целится. Немедленно я снова оказался на конской спине, развернул вороного направо и помчался дальше.
— Аллах акбар, машалла, Аллах-иль-Аллах! — забушевало позади меня. Бравые воины не могли понять, в чем дело.
Они заторопились и снова подняли свои ружья. Я повернул вороного влево, нагнулся и поскакал под острым углом вдоль их фланга. Они не могли стрелять, боясь задеть коня. Хотя охота внешне и выглядела опасной, она — при полном превосходстве моего вороного — была лишь детской игрой. Подобную игру я никогда бы не осмелился затеять с индейцами. Несколько раз мы обогнули исключительно протяженный лагерь, а потом я, повиснув на боку коня, галопом пролетел посреди своих преследователей к тому месту, где начались скачки.
Когда я соскочил с вороного, на нем не оказалось ни малейшего следа пота или пены. Такого коня действительно нельзя было купить ни за какие деньги. Один за другим подъезжали преследователи. Всего в меня сделали пять выстрелов — и все безуспешно. Старый шейх схватил меня за руку:
— Хамдульиллах! Слава Аллаху, что ты не ранен! Я боялся за тебя. В целом племени шаммаров нет такого наездника, как ты!
— Ты заблуждаешься. В твоем племени есть очень много таких, кто держится в седле лучше меня… гораздо лучше. Но они не знали, что всадник может спрятаться за собственную лошадь. Если я не был задет ни пулей, ни человеком, то благодарить за это надо не меня, а этого коня. Ты, может быть, позволишь, чтобы мы изменили правила игры?
— Как?
