болтается зубная сверлилка на шнуре.
Ну вот, один! Шатл, как на станке для накачки пресса, вырвал свой торс наверх. Звякнули сочленения – кресла, верхняя часть складной зубодерной мебели поддалась напору тела. Бликанул по глазам металл, стукнул по подбородку зажим для буров, и Шатл жадно, как дикарь в мясо, вцепился зубами в матерчатую оплетку шнура.
Уф! Дошедший до пика подъема отгиб кресла завалился назад, но не вернулся в полную горизонталь, а замер на полпути. А Шатлу было по рогам, горизонталь или полуподъем, главное – шнур захвачен, а Вензелевы бакланы примотали к лежаку руки и ноги, но никак не шею.
Это Шатл помнил еще по школьным посещениям зубодерен, куда в обязаловку раз в году таскали весь класс: шнур у бормашины длиннющий, вытягивается, как пылесосный шнур, а отпустишь – сам наматывается на барабан, что скрыт под кожухом.
И вот Шатл начал свое последнее спортивное шоу. Подбородок резко вниз и вправо, лобешник резко вперед и влево. Опаньки! Шнур галстуком лег на горло. Теперь затылок резко назад, и готово, петля захлестнулась на шее. Нет, Шатл не отпустит шнур, мертвой хваткой держит, почище, чем питбуль. Клещами зубы не разожмешь.
И в глазах засверкал золотой дождь на фоне тающих во мраке декораций. Самая пора побеспокоиться о душе. Что ж, поможем душе покинуть бренный окорок – откинемся и, насколько путы позволяют, стечем вниз по креслу…
Тарзана пробило на чих. Он уже засморкал весь платок, закинул мокрую тряпицу за шкафы и сморкался в бумагу. Бумагу он выгребал из выдвинутого ящика стола. Прежде всматривался в нее, сдвигая брови, потом заливал соплями, комкал и так же швырял за шкафы.
– У матери тоже аллергия. Только на шерсть, – откуда-то из-за шкафов подал голос Куркуль.
– У чьей матери?
– У моей.
– Й чего?
– Ничего.
– А фиг ли гонишь? Ищи давай! – Ох как злился Тарзан, но ничего не мог поделать. Нос пылал, как перечница.
Всполошенная пыль поднималась с поносно-желтых шкафов картотеки, стряхивалась с доставаемых карточек, выбивалась из задетых занавесок. Пыль возносилась и порхала, порхала, порхала, доводя аллергика Тарзана до чумового каления. А Куркуль все не мог отыскать по бумажке с подсказкой нужные документы. Тарзан же не мог ничем пособить, потому что вокруг Куркуля пыль прям-таки клубилась.
– Во, на букву «эр»! Пошли ящики на «эр», – докладывал откуда-то слева Куркуль. – Мой двоюродный братан – слышь, да? – в море ушел.
Тарзана согнул пополам новый приступ чиха. Сопли хлынули, как из брандспойта. Когда же эта жопа кончится? Вензель двигал Тарзану, что наводка точная. Так какого хрена! Эх, взять бы за ворот какую- нибудь интеллигентскую крысу в очках, ткнуть мордой в ящики на «эр», пусть нашустрит, но вот, бляха, – велели копаться самим.
– Вчера к евоной жене, – трендел Куркуль. – Звонюсь. Не открывают. Я ухо приложил, слышу – бегают. Ластами по полу шлепают. Короче, муж на море, сука в пляс…
У Тарзана навязчиво крутилась под ушами песенка из народной попсы: «Эх, дороги, ПЫЛЬ да туман, холода, тревоги да степной бурьян». Крутилась, грозя кровавой рвотой. И не отогнать! Особенно невыносимо было выслушивать «Вьется ПЫЛЬ под сапогами, степями, полями, а кругом бушует пламя да пули свистят».
«Достал! – Тарзан приготовился по новой наорать на Куркуля. – Пять минут тебе! Потом счетчик врубаю! И чтоб заткнулся!» – но опять накрыл сволочной чих. А Куркуль дальше безнаказанно толкал идиотские рассказки про родственников:
– …братан же! Я ж за него кого хошь! А у меня «лимонка» в штанах…
Хлопнула дверь. За дальними шкафами затопали. Тарзан, отшвырнув засморканный комок бумаги, направил слезящиеся шары на проход. В проход вырулили двое. А стволы выдернули одновременно все трое.
– Нашел! – завопил закрытый от событий Куркуль.
– Пушку кидай! Кидай пушку, Тарзан! – Дуло волыны, сжимаемое корягами Витьки, вытаращилось Тарзану в пузо.
– А хотелка не отвалится? – раздвинул кривую улыбу Тарзан.
Кореш Витьки поперся на голос Куркуля.
А у Тарзана в правой ноздре быстроходно набухал чих.
– Падай, суки! – С другой стороны проход перекрыл Куркуль. В его грабле, свободной от волыны, висла амбарная книга. – Лежать!
Белобрысый кореш Витька прижался к нему спиной. Кореша очутились в середине прохода меж картотечных шкафов. Тарзан с Витьком целились друг в друга, Куркуль типа как дуэлировал с белобрысым.
В извилинах Тарзанового чердака некстати вновь распелась все та же пластинка: «А дорога дальше мчится, ПЫЛИТСЯ, клубится. А кругом земля дымится, чужая земля».
– А-а-ч-чх! – Удерживаемый до послед него чих бацнул зычным хлопком новогодней «шампуни».
Палец Витька дрыгнулся на курке.
– Только дернись! – выпалил Куркуль.
