Если ты не позволяешь Алану даже ухаживать за тобой, потому что он — твой коллега, то как можешь простить себе этот поцелуй?
Но я же не провоцировала его. Не ждала. И мне даже не особенно и понравилось...
Ты к тому же и лгунья. Не понравилось? Тебя в жизни так не целовали, ты же чуть голову не потеряла.
Может быть, Ридж таким образом просто пытался оправдать свое решение бросить дело Мэдисонов? Ну, уж это совсем ни в какие ворота не лезет.
В таком случае остается предположить, что он действительно хотел поцеловать меня. Но я же не дура, чтобы поверить в такую чушь.
Муж Синнамон стоял возле большой стеклянной двери, ведущей в детское отделение, и, казалось, не замечал ничего, кроме детских кроваток.
— Привет, Коннер, — окликнула его Морея. — Почему сюда так трудно проникнуть? Можно подумать, что попадаешь в монетный двор, а не в больницу, чтобы навестить роженицу.
— Безопасность, — ответил он с бессмысленным от счастья лицом. — Ведь наш ребенок — самый чудесный в мире, поэтому здесь круглосуточная охрана и разные проверки и...
— Понятно, — пробормотала Морея. — Ну и который тут ваш?
— Разве не видно сразу? Вон там. — Он указал на угол, но склонившаяся над кроваткой медсестра полностью загораживала ее. — Как раз собирается на свидание с мамочкой.
Морея только успела дружески обнять Синнамон, как принесли ребенка, завернутого в розовое одеяльце.
— Почему розовое? — спросила Морея. — Ты же говорила, что будет мальчик.
Синнамон вспыхнула.
— Сама понимаешь, мы иногда ошибаемся. Я-то думала, что Коннер будет счастлив, только если появится сын, поэтому...
— Но на самом деле мне до смерти хотелось девочку, — вмешался Коннер. — Чтобы у нее были мамины глаза и такая же кожа...
Он погладил пальцем щеку Синнамон, и на минуту Морее показалось, что они забыли не только о посетительнице, но и о младенце, приникшем к груди Синнамон. То, как они смотрели друг на друга, вызвало в груди Мореи щемящее чувство.
— Знаешь, Синнамон, — сказала она, — надо еще привыкнуть, что ты теперь мать. Это почти так же невероятно, как если бы это произошло со мной.
А такого вообще не может быть, подумала Морея. Морея Лэндон, адвокат, — с ребенком на руках? Невозможно.
Но почему эта мысль вообще пришла ей в голову?
Синнамон посмотрела на нее со странной улыбкой.
— Ну, не знаю. Некоторые факты, которые я недавно узнала о тебе, Морея...
— Между мною и Риджем Колтрейном ничего нет! — ощетинилась Морея.
— Замечательно, — ответила Синнамон, — я ни слова не сказала о Ридже. Почему, интересно, ты вспомнила о нем?
Морея чуть не прикусила язык. Что с ней происходит? Она никогда не болтала лишнего даже с самыми близкими подругами.
Пока Ридж не ворвался в ее жизнь, подобно урагану.
Она побыла в больнице всего несколько минут, поскольку не осмеливалась опоздать на коктейль к Джорджу Брэдли. Тем более что здесь вряд ли будут скучать без нее, эта маленькая семья оказалась на редкость сплоченной. Если бы кто-нибудь сказал ей об этом год назад, когда она занялась делом о разводе Синнамон и Коннера, она бы рассмеялась ему в лицо. Предполагалось, что это будет классический развод, а получился классический брак.
“Так кто же ты, — спросил ее вчера Ридж, — специалист по разводам или советник по заключению браков? ”
Но если Кэти и Билл Мэдисон решат вновь сойтись, в этом не будет никакой ее заслуги. И что она вообще понимает в браках?
Хватит, довольно себя жалеть. Лучше подумать о том, как не умереть со скуки на этом вечере.
Джордж Брэдли пригласил на коктейль не только всех сотрудников фирмы, но и некоторых клиентов “ТБК”. Огромный дом был до отказа забит гостями, и Морея приготовилась к нудной светской болтовне.
Хорошо, что здесь нет Риджа, подумала она. Он обязательно бы что-нибудь учудил.
Но она кривила душой, ей очень хотелось, чтобы Ридж был здесь и перевернул заведенный порядок званых вечеров.
Тряхнув головой, она постаралась выкинуть эти мысли из головы. Можно подумать, что она скучает!
Но мне действительно скучно.
Почему она почувствовала себя такой одинокой в своей квартире вчера вечером? Почему ей стало грустно сегодня днем? Только потому, что навестила дружную семью Синнамон и Коннера?
Не будь дурой, оборвала она себя. С Риджем, конечно, весело, он хороший рассказчик, достойный противник. С ним, безусловно, интереснее, чем с любым из присутствующих здесь людей.
Но ведь нельзя же сказать, что она не находит себе места без него?
Ой ли, девочка моя? Внутренний голос пугал ее, настаивая на том, в чем она не хотела себе признаваться. Ты скучаешь по нему, хочешь его...
Она наконец заметила перед собой Алана.
— Привет, что с тобой? — спросил он.
— Ничего. Привет, Алан.
— Я уж подумал, что ты не придешь. Ты еще не выпила? Не знаю, что происходит, но Джордж выставил даже шампанское. И клубнику.
— Хорошо. — Она была согласна на все, лишь бы Алан ушел хотя бы на пару минут и дал ей разобраться со своими мыслями. Нет, не надо копаться в своих чувствах...
Не здесь по крайней мере, в панике подумала она, и не сейчас. Попозже, в свободное время. А сейчас нужно просто перевести дыхание.
Алан уже направился к бару, но вдруг остановился и повернулся к Морее.
— Смотри-ка, — сказал он, — а он что тут делает?
Морея посмотрела в указанном направлении, толпа как раз расступилась, и она увидела входную дверь.
Ридж стоял там с бокалом шампанского в руке. Как бы почувствовав ее взгляд, он повернулся, и их глаза встретились.
Морея еле сдержала радостный возглас. Но радость тут же сменило отчаяние. Она поняла, что то, о чем ей все время нашептывал внутренний голос, было правдой.
Она уважала Риджа, он ей нравился, но эти слова не выражали ее отношения к нему. Морея не просто скучала без него. И дело было не в физическом влечении, по крайней мере не только в нем.
Случилось так, что она влюбилась в Риджа Колтрейна.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Сначала Морея попробовала убедить себя, что та внезапная радость, какую она ощутила при виде Риджа, объясняется просто скукой, царящей на этой вечеринке.
Но она не была бы хорошим адвокатом, если бы не умела отличать истинное от выдуманного.
Их споры, противостояние, соперничество сначала вызвали уважение друг к другу, а потом переросли в нечто большее — во что-то, о чем она сейчас не хотела думать. Здравый смысл и объективность, казалось, на время оставили ее, надо переждать, чтобы жизнь опять вошла в прежнее русло.
