Она с радостью взяла протянутый бокал, пригубила холодный, отдающий дубовой корой напиток.
– Но если Алекс и Элли… ты ведь знаешь, какой у нее муж. Однажды я спросила, откуда у нее синяк под глазом, так она мне не сказала. Но я знаю, он бьет ее, мне Роза говорила. Еще она говорила, что он очень ревнивый…
– Элен, – укоризненно произнес Чарльз. – Мы не должны вмешиваться, все равно мы ничего не можем сделать. – Он осторожно опустился в соседний шезлонг.
– Да, знаю.
Луна висела низко над горизонтом, еще немного, и она скроется за горами. Элен так устала, что не хотела спать, и в то же время чувствовала себя необычайно легкой, как будто ее душа покинула на время тело и путешествует по небу вместе с луной. Она услышала свой голос и только потом поняла, что собирается сказать.
– Знаешь, я ведь любила его.
Печальный голос Чарльза, казалось, вторил ее словам.
– Да, знаю.
– Но я и тебя любила. – Неужели ей хватило смелости произнести это вслух?
Ответ прозвучал довольно спокойно, однако по тону чувствовалось, что за двадцать с лишним лет горечь не притупилась, а лишь усилилась.
– Но не так, как я любил тебя. Она не могла не задать этот вопрос.
– Почему ты меня отпустил? Чарльз замолчал, пораженный.
– Так вот в чем дело? Ты устроила мне испытание, ты это хочешь сказать? Хотела посмотреть, настолько ли крепка моя любовь, чтобы отвоевать тебя у Филиппа?
Его слова причинили ей жуткую боль.
– Нет! Все было совсем не так!
Как объяснить мужчине, какой силой может обладать другой мужчина? Как рассказать ему о напоре, о безжалостном давлении, о том, как Филипп лишил ее силы воли, подчинил себе?
– Мне было восемнадцать лет! – вскричала Элен. – Что я понимала в жизни?
– Гораздо больше, чем хочешь показать! – Удивительно, с какой яростью Чарльз произнес эти слова. – Да-да, ты появилась неизвестно откуда и устроилась на соседнюю ферму в самый разгар гуртовки, не правда ли? Никакого прошлого, очень удобно. Никто не знал, откуда ты пришла, где была раньше и с кем…
Снова удар в самое сердце.
– Ты так подумал?
Резкий смех Чарльза напоминал крики пересмешника.
– Уже много позже я понял, что, скорее всего, ты с самого начала имела виды на Филиппа. В конце концов, трагедия в семье Кёнигов ни для кого не была секретом. Ты знала, что брат потерял жену и, должно быть, решила, что он не тот человек, чтобы долго оставаться неженатым. Что может быть лучше: девушка без роду, без племени становится в один прекрасный день хозяйкой Кёнигсхауса?
– Но если…
Элен казалось, что она кружит на месте с завязанными глазами, как в какой-то кошмарной игре в жмурки.
– Но если я с самого начала нацелилась на Филиппа, то почему полюбила тебя? Какова твоя роль?
– Элементарно, мой дорогой Ватсон! – Снова язвительный смех. – Ты говорила, что до меня ни с кем не занималась любовью. Но ты не была девушкой, даже я это понял. Так что если ты хотела заполучить Филиппа, тебе нужно было иметь какое-то оправдание. В этом вопросе мой дорогой братец был на удивление старомодным. Так что более подходящей кандидатуры, чем юный Чарльз, и представить себе невозможно, ведь Большой Брат всю жизнь только и делал, что щелкал младшего по носу. Наверно, ты это знала – женщины обычно чувствуют такие вещи – и решила, что как только он прослышит, что у меня появилась девушка, он тут же захочет ее увести?
Это было уже слишком. Элен думала только об одном – как бы побольнее ударить Чарльза.
– Ты просто ревновал!
Он кивнул.
– Конечно ревновал, как же иначе! В Филиппе было все, к чему я сам стремился, но так и не смог достичь!
– Нет! – отчаянно вскричала она. – Вы были разные, вот и все. Какое это имело значение?
– О Господи, Элен, ты совсем не знаешь мужчин, если задаешь такой вопрос!
– Но почему? Неужели так страшно быть собой, а не им?
– Да! – страстно ответил Чарльз. – Потому что я был лишен всего: внимания собственных родителей, которых интересовал лишь драгоценный первенец; своей индивидуальности, подобающего мне места в жизни. – Он помолчал. – И твоей любви!
– О Господи, сейчас не время…
Чарльз резко приподнялся, сбросил ноги с шезлонга.
– А когда будет время, Элен? Когда? Я люблю тебя с тех самых пор, когда мы были еще детьми, слишком
