осторожно и заботливо промыла его травмы. Что это было — другой кот? Кусок проволоки? Машина? Я протерла Дьюи уши, и он даже не дернулся. «Так что там с тобой было?» — хотела я спросить его, но мы уже достигли взаимопонимания. Больше об этом инциденте мы никогда не говорили.
Несколько лет спустя у меня появилась привычка открывать боковую дверь во время собраний библиотечного совета. Кэти Грейнер, председатель совета, каждый раз спрашивала меня:
— Ты беспокоишься, что Дьюи может выскочить?
Я посмотрела на Дьюи, который, как всегда, посещал наши заседания, а он снизу вверх посмотрел на меня. И этот взгляд столь же убедительно, словно кот перекрестился, заверил меня, что он не собирается никуда удирать. Как только остальные этого не понимают?
— Он никуда не денется, — сказала я ей. — Он предан библиотеке.
Так оно и было. За следующие шестнадцать лет Дьюи больше никогда не выходил в холл. Он мог лежать, развалившись, у входных дверей, но расстался с привычкой провожать посетителей. Если из-за открытых дверей доносился шум проезжающего грузовика, он тут же мчался в служебную комнату. Он хотел быть от него как можно дальше. Дьюи полностью сформировал свое отношение к открытым дверям.
Глава 15
Любимый кот Спенсера
Примерно через месяц после бегства Дьюи Джоди покинула Спенсер. Я сомневалась, стоит ли отсылать ее в колледж, но она не хотела оставаться дома. Джоди хотела путешествовать и нашла работу нянечкой в Калифорнии, чтобы накопить денег для колледжа. Я была уверена, что пребывание на таком большом расстоянии от мамы пойдет ей только на пользу.
В ее последний уик-энд я принесла Дьюи домой. Как всегда, он буквально прилип к Джоди. Я думаю, больше всего он любил ночное время, когда она полностью принадлежала ему. Стоило Джоди откинуть одеяло, как Дьюи уже был в ее постели. Когда она заканчивала чистить зубы, он уже сидел у нее на подушке, готовый комочком свернуться рядом с ней. Джоди ложилась, и он располагался у нее на лице. Он даже не давал ей дышать. Она засовывала его под одеяло, но Дьюи возвращался. Толчок. Он у нее на лице. Снова толчок. Он ложился ей на шею.
— Сползи пониже, Дьюи.
Наконец он снисходил к ее просьбе и укладывался спать рядом, у ее бедер. Теперь Джоди дышала свободно, но повернуться не могла. Знал ли он, что наша девочка уезжает за успехом? Когда Дьюи спал со мной, он всю ночь вылезал из кровати: то с минуту изучал дом, то пристраивался в уголке. От Джоди он никогда не уходил. Правда, порой сползал вниз и атаковал ее ноги под одеялом.
В следующий раз Дьюи оказался у меня в доме, когда Джоди уже уехала. Тем не менее он нашел способ побыть с ней — провел ночь в ее комнате, свернувшись на полу у обогревателя. Без сомнения, ему снились те теплые летние ночи, что он проводил, пристроившись рядом с Джоди.
— Я понимаю, Дьюи, — говорила я ему, — я понимаю.
Месяц спустя я понесла Дьюи сделать его первую официальную фотографию. Я хотела бы сказать, что руководствовалась сентиментальными мотивами, что мой мир изменился и я хотела запечатлеть тот момент, когда Дьюи стал олицетворять собой гораздо большее, чем любой из нас мог себе представить. Но настоящей причиной была скидка по купону. Рик Кребсбах, городской фотограф, предлагал фотографировать домашних животных за десять долларов.
Дьюи был настолько добродушен, что я не сомневалась: сделать его профессиональный портрет в профессиональной фотостудии будет легче легкого. Но Дьюи не понравилось в студии. Как только мы вошли, он стал крутить головой, таращась на окружение. Едва я посадила его в кресло, как он немедленно спрыгнул с него. Я поймала его и снова посадила. Но стоило мне сделать шаг назад, как Дьюи и след простыл.
— Кот нервничает. Он редко бывает за стенами библиотеки, — сказала я, наблюдая, как Дьюи обнюхивает обстановку.
— Это ничего, — успокоил Рик.
— Непросто работать с домашними животными?
— Не передать словами, до чего непросто! — вздохнул он, глядя, как Дьюи засовывает голову под подушку. — Один пес хотел съесть мою камеру. Другой успел сжевать мои искусственные цветы. А теперь, я думаю, он растерзает мою подушку.
Я быстро схватила Дьюи, но мое прикосновение не успокоило его. Он продолжал озираться и скорее нервничал, чем интересовался происходящим.
— К сожалению, бывало, что животные описывались. Я, конечно, выкинул покрывало и все продезинфицировал, но для Дьюи, наверное, тут пахнет как в зоопарке.
— Он не привык к другим животным, — сказала я, понимая, впрочем, что не совсем права. Дьюи никогда не беспокоили другие животные. Он всегда игнорировал пса Зрячий Глаз, когда тот заходил в библиотеку. Не обращал внимания даже на далматина. Это был не страх, а смущение. — Он знает, чего ждать в библиотеке, но это место ему непонятно.
— Не спешите. Займитесь им.
Я задумалась.
— Могу я показать Дьюи вашу камеру?
— Если полагаете, что это поможет…
В библиотеке Дьюи постоянно позировал фотографам, но там были личные фотоаппараты. А такой камеры, как у Рика, — большой, квадратной, профессиональной, — Дьюи никогда раньше не видел. Но он быстро обучался.
— Вот это камера, Дьюи. Камера. И мы здесь, чтобы сделать твои снимки.
Дьюи понюхал объектив. Откинувшись, посмотрел на него и снова понюхал. Я чувствовала, как напряжение его отпускает, и стало ясно, что он все понял.
— Кресло, — показала я. — Садись на кресло.
Я опустила его. Фыркнув, он размял ноги и примерился к сиденью. Затем вспрыгнул на него и уставился прямо в камеру. Рик подскочил к ней и сделал шесть снимков.
— Не могу поверить, — сказал он, когда Дьюи спрыгнул с кресла.
Я не хотела рассказывать Рику, но это случалось каждый раз. Между мной и Дьюи установилась такая связь, смысл которой я даже не могла понять. Похоже, он всегда знал, чего я хочу, но, к сожалению, не всегда слушался. Мне даже не нужно было говорить «подметать» или «купаться»; все, что мне надо было сделать, — лишь подумать об этом, и Дьюи исчезал. Помню, как-то днем я прошла мимо него в библиотеке. Он посмотрел на меня со своей обычной ленивой расслабленностью.
Я подумала: «Ох, у него в двух местах на шее шерсть свалялась. Надо взять ножницы и срезать колтуны». Как только у меня сформировалась эта идея — фьюить! — Дьюи исчез.
Но после бегства Дьюи старался использовать свои способности только во благо, а не по глупости. Он не только предвидел мои намерения, но и исполнял их. Конечно, не только когда речь шла о подметании или о ванне, но и о том, что касалось библиотечных дел. В этом крылась одна причина, по которой он так охотно позволил себя фотографировать. Он хотел принести максимальную пользу библиотеке.
— Он знает, что это на пользу делу, — сказала я Рику и поняла, что не убедила его. Господи, да чего ради кот станет беспокоиться о библиотеке? И какую он может усмотреть связь между библиотекой и фотостудией в квартале от нее? Но это было правдой, я знала.
Взяв Дьюи на руки, я погладила его любимое место — голову между ушами.
— Он знает, что такое камера. И не боится ее.
— Он раньше позировал?
— По меньшей мере два или три раза в неделю, для посетителей, и ему нравится.
— Вообще-то котам это не свойственно.
Я хотела объяснить Рику, что Дьюи не простой кот, но Рик фотографировал домашних животных едва
