— Решил. Сейчас только расписание проверю, а начиная с завтрашнего дня, буду заниматься как следует.
Мама обрадованно погладила меня по голове. Сверху на мой нос упал мыльный пузырь. Я его не трогал — он сам лопнул, когда я сбегал по лестнице.
Только я успел подумать, чем бы заняться эти двадцать минут до предстоящей встречи, как на другой стороне улицы увидел профессора Стремского. Он медленно шел со стареньким чемоданом и жевал губами. Вероятно, повторял какую-нибудь лекцию.
— Разрешите вам помочь? — спросил я, после того как перебежал улицу, испугав одного шофера.
Профессор не обратил внимания на мое предложение, но любезно улыбнулся и сказал:
— Добрый день, товарищ Александров! Как вы себя чувствуете?
Я сказал, что хорошо, и опять предложил понести чемодан.
— Вы так милы! Но, право же, мой багаж не тяжел, — ответил он и переложил чемодан в другую руку. — Здесь лишь десять книг и трехгодичный комплект журнала «Здоровье». Я должен был их вернуть в библиотеку вечером, но вы изволили обещать мне быть моим гостем, не правда ли?
Я подумал: «Вот это настоящий человек — укрепляется и умственно, и физически!»
А вслух я сказал:
— Профессор, когда я вырасту, постараюсь быть таким же трудолюбивым, как вы!
Он засмеялся:
— А почему не сейчас?
Я тоже засмеялся:
— Сейчас мне хочется играть.
Профессор Стремский пообещал хорошо позабавить сегодня вечером меня и того друга, с которым я приду.
— Я приду с Крумом Петровым, — осведомил я его заблаговременно, чтобы он потом ничему не удивлялся. — Он у нас не самый сильный ученик, но в вопросах питания — крупный специалист. Он знает, например, что в ста граммах сахара содержится…
Ох, извините, я опять забыл, сколько калорий содержится в ста граммах сахара.
— Четыреста девять, — сказал профессор.
Я как можно небрежнее спросил:
— А разве не девяносто?
— О, нет! — живо ответил он. — Утверждать это — значит проявлять полное незнание или феноменальную рассеянность. Итак, жду вас.
При этом он галантно приподнял свою старомодную шляпу и медленно удалился. Я тоже не спеша побрел к городскому саду.
В этот ранний послеобеденный час тут почти никого не было. Даже на главной аллее я не встретил ни одного знакомого, а когда очутился у скамейки Влюбленных, то остался совсем один.
— Здесь приятно, — сказал я сам себе и сел.
Со всех сторон меня укрывали кусты сирени. Как будто я находился в зеленом бункере, откуда была видна только речка. Наверное, весной, когда цветет сирень, здесь еще лучше. Эх, когда же я буду старшеклассником, когда же буду дышать ароматом сирени при луне?
Пока я размышлял, прошло пять минут. И еще пять. И еще пять. Никаких признаков Джерри Блейка.
— Опять обманул, мошенник! — рассердился я. — Или струсил в самый последний момент. Жди его теперь, как будто нету других дел…
Я встал, чтобы уйти, но сразу же опустился на скамейку. Из-за кустов появился милиционер. Он обошел их и очутился передо мною. По званию это был старшина. Под козырьком фуражки виднелись густые брови, а под носом — тонкие усики. Для таких бровей больше бы подходили пышные усы Тараса Бульбы, но, очевидно, у милиционера были свои соображения на этот счет — так он выглядел строже и не казался старым.
— Здорово, парень!
— Здравия желаем! — ответил я, желая ему понравиться.
— Гуляешь?
— Гуляю. Отдыхаю от уроков. Смотрю, как листья желтеют.
— Правда, желтеют! Ну-ка, давай вместе смотреть.
Дядька в зеленой форме, поддернув на коленях брюки, сел рядом со мной и сказал:
— У-Уф!
Воробей сел на ветку липы:
— Чик-чирик! Чик-чирик!
Его глаз, обращенный в нашу сторону, часто моргал от любопытства и страха.
Я был зол и на пищавшего воробья, и на милиционера, который задремал, положив руки на большой живот, и, конечно, на Джерри Блейка, выбравшего для встречи столь оживленное место. Может быть, он сейчас подглядывает со стороны и не осмеливается подойти? Может быть, он думает, что я организовал официальное преследование?
— Ты чего вертишься, парень? — не открывая рта, проворчал мой сосед по скамейке. — Так не смотрят на листья, понимаешь ли, а немного иначе — прищурено, значит!
Он вдруг вздрогнул:
— Ты, сынок, может быть, ждешь девочку?
— Нет! — гордо ответил я.
Милиционер забарабанил пальцами по кожаному ремню:
— Не хотел бы тебе мешать, значит!
— А вы мне и не мешаете.
Он успокоился, склонил голову, блаженно закрыл глаза и захрапел. Один солнечный луч щекотал ему за ухом. Другой пытался забраться за воротник кителя. Напрасно. Его мог разбудить лишь пушечный выстрел.
Здесь мне делать уже было нечего. Я встал и осмотрелся. Никаких следов Джерри Блейка.
— Чик-чирик! Чик-чирик! — насмешливо сказал воробей.
Рассердившись, я кратчайшим путем пошел домой.
— Ну и как? — встретила меня мама.
— Ничего не было, — сообразно, ответил я. — Музыкальная школа сегодня работает с трех часов.
— Наверное, в три часа тебе опять надо выходить из дому по своим делам?
— Нет, мама.
— Все же в следующий раз придумай другую причину. Я давно поняла, что от твоих скрипичных занятий осталась только одна фотография.
И опять включила мотор стиральной машины.
Глава VIII. Визит с непредвиденным концом
Часы уже показывали полшестого, а я еще не нашел способа улизнуть из дому. Когда светло — легко: можно выдумать тысячу причин, и все будут приемлемы. Но когда начинает смеркаться, тогда остается либо сбежать без объяснений, либо сказать всю правду.
