знал все слова. Потом этот кто-то быстрыми и тихими шагами приблизился к кухне и нажал на дверь. Наконец я услышал дребезжащий голос старика:
— Ах, уж эта моя боязливая Кети! Все ей чудится, что воры могут проникать в квартиру даже через балкон!
Замок щелкнул, дверь открылась, и уже трудно было бы определить, чьи глаза стали больше — мои или вошедшего бородатого, сутулого, пожилого мужчины. В отличие от дедушки Санди, который не придавал значения своей внешности, этот старик был одет элегантно, как в старинном фильме. Его черный длинный пиджак имел по бокам два разреза, чтобы легче было класть руки в карманы таких же черных узких брюк. Большая бабочка из шелка красовалась на белом крахмальном воротничке. Только на голове пожилой человек носил не цилиндр и не котелок, а самую обыкновенную широкополую шляпу.
— Что это за парадоксальный визит а-ля гран сюрпри?! — удивился он.
Но он, видимо, тут же понял, что я вряд ли пойму его вопрос, в котором столько иностранных слов, поэтому уже на чистом болгарском языке спросил:
— Что вы тут делаете?
Совесть не позволяла мне обмануть его. Особенно после того, как он проявил учтивость в обращении со мной. С другой стороны, я не смел говорить ему правду. А мое молчание было бы подозрительным. Поэтому я взял с помощью кухонного полотенца горячий кофейник и как можно любезнее улыбнулся старцу:
— Вы спрашиваете, что я делаю здесь! Неужели вам не видно, что я варю кофе?
Дед сел на чемодан, который он до сих пор держал в руках. Ему, очевидно, не хотелось терять равновесие. Но ему вместе с тем явно хотелось узнать что-нибудь побольше, и поэтому он уже совсем располагающе произнес:
— Мне принадлежит имя, начертанное на двери этой квартиры: профессор Стремский, физиолог. А согласно закону, милостивый государь, кроме принадлежащего мне имени мне также принадлежит и квартира. А посему желал бы узнать, разумеется, если это угодно и вам, как вы здесь оказались. Когда? И с какой, пардон, целью?
Я решил больше не терять драгоценного времени. Представившись, я тут же на ходу сочинил необыкновенно правдивую историю: на улице я встретил случайно какого-то незнакомого человека, который так же случайно обронил перчатку. Как хорошо воспитанный мальчик, я тотчас подобрал перчатку и отдал ему. Из чувства благодарности мужчина пригласил меня к себе домой на чашку кофе. Но, к сожалению, как выяснилось, квартира вовсе не его, и я оказал услугу низкому грабителю, который запер меня на кухне и смылся с двумя килограммами золотых и серебряных украшений.
— Что именно он взял, смею ли я задать такой вопрос? — поинтересовался профессор с таким видом, как будто кражу совершили не у него, а у соседа.
— Не знаю. Я уже сидел тут взаперти, — ответил я.
— А откуда вам известно, товарищ Александров, что украдены именно украшения?
— От самого преступника.
— В таком случае да будет вам известно, что вы имели дело не только с экспроприатором чужой собственности, но и с низкопробным укрывателем истины, который вполне заслуженно утратил одну из своих омерзительных перчаток, каковую вам не следовало бы даже поднимать.
Длинная и сложная речь профессора требовала большого напряжения. Я устал, как при чтении.
— Я не понимаю вас, — высказался я с надеждой на то, что он внесет ясность.
Он широко раскрыл рот:
— Кроме этих двух золотых коронок плюс одного обручального кольца я не располагаю никакими предметами, изготовленными из драгоценных или же редких металлов.
— Но я совершенно отчетливо слышал звон металла, когда он сматывал удочки…
Старик выпрямился и, задумчиво погладив усы, сказал:
— Если не возражаете и если это вас не слишком затруднит, пройдемте со мной.
Он переставил чемодан к кухонному буфету, провел меня в холл и зажег свет.
— Не отсюда ли доносился звук металла до вашего молодого тонкого слуха?
Я молчал. На большом полированном столе стояла начищенная сковорода из красной меди, а в ней лежал бланк для заявлений.
Десять минут назад, когда я входил сюда, ничего этого не было.
Профессор тоже заметил сковороду с листом.
— О! — сказал он и протянул мне бумагу. — Будьте любезны, прочтите, что здесь написано, ибо мне все никак не удается восстановить в памяти, где именно я оставил свои очки.
Я прочитал кривые строчки, нацарапанные бледным химическим карандашом:
— Быстро! — крикнул старик тоже достаточно быстро, потому что на этот раз не было времени для его профессорского многословия. — Выключите плиту и дайте чистого воздуха.
Я выполнил и эти команды. Через открытую дверь балкона дым устремился на улицу.
— На нашу с вами долю выпало вполне реальное счастье, что в этот предобеденный час моя жена отсутствует. Она органически не выносит запаха от сожжения каких-либо органических соединений, а кроме того, она вообще категорически против непроизводительного расходования кухонных припасов.
— Моя бабушка Мария — тоже, — успокоил я его.
Он вынул из буфета фарфоровую банку с сахаром-рафинадом.
— Прежде чем с вами расстаться, мне хотелось бы угостить вас. Сахар — это не только приятное питательное вещество с отличными вкусовыми качествами, но и весьма полезное химическое соединение: сто граммов его содержат девяносто калорий! Как вам это нравится?
— Я этого не знаю. Мы этого еще не проходили.
Профессор положил мне в ладони два куска сахару, еще десять высыпал в мой карман и сказал своим писклявым голоском:
— Я необычайно доволен тем, что вернулся из Будапешта на сутки раньше, чем было предусмотрено программой, предложенной нашими венгерскими коллегами, и что благодаря этому без особого напряжения воли и сознания смог вызволить вас из-под кухонного ареста!
— Я тоже рад.
— Может быть, вы соизволите посетить меня еще раз, так сказать, соблаговолите нанести вторичный визит?
— Если вы приглашаете…
— Но только с одним непременным условием: когда вам будет известно, что мое местопребывание точно дома, не так ли?
— Да.
— Не найдете ли вы возможным прийти сегодня в 18 часов?
— Найду.
— И без… гм… него… Не правда ли?
— Без.
— Любого другого спутника вы можете привести свободно, сообразуясь только с вашим собственным выбором и исходя исключительно из ваших собственных симпатий. Ведь у вас так много соучеников!
— Много.
— А сочтем ли мы необходимым сообщить в милицию об этом э… инциденте, который здесь возник так внезапно и который, к общей нашей радости, не повлек за собой никаких необратимых процессов?
Я сунул в рот кусок сахару и решительно сказал:
