Васарису, — нечего зря время терять. Юле, Юле! — крикнул он вдруг, постучав палкой по забору. — Проводи ксендза в его комнаты и скажи там, чтобы обед сегодня варили на троих. — И он ушел обратно в ригу.
Мигом прибежала Юле, поцеловала ксендзу Васарису руку и преувеличенно любезно и ласково затараторила:
— Пожалуйте, пожалуйте, ксенженька, я провожу. На нашего голубчика-настоятеля столько всяких дел навалилось. Хочет обязательно всю пшеницу до воскресенья обмолотить. А для вас, ксенженька, комнаты еще на прошлой неделе были готовы… Уж мы вас ждем-ждем… Ксендз Стрипайтис все со своим кооперативом мучается. Завтра, слыхать, в город собирается. Надо, говорит, разузнать насчет цен на пшеницу. Ох, и на что ему все эти хлопоты… Все для «Сохи» старается… Издалека ли приехали, ксенженька?
Болтовня и расспросы словоохотливой прислуги немного рассеяли неприятное впечатление, которое произвела на Васариса первая встреча с настоятелем. Молодой ксендз почувствовал, что он здесь незваный гость, непрошеный помощник, и сердце его сжалось от недоброго предчувствия. У отца его тоже было испорчено настроение. Не вылезая из тележки, он сделал большой круг по двору, сердито погрозил кнутовищем вставшей на дыбы собаке и поехал вслед за прислугой. Другая упряжка, которой правил младший брат ксендза, не заехала даже во двор настоятеля.
Дом причта стоял неподалеку, за садом настоятеля. Посередине фасада было крыльцо и общие сенцы, направо — квартира ксендза Стрипайтиса, налево — Васариса. Добросовестный мастер постарался сделать все возможное, чтобы приспособить эти комнатки для жилья. На лучшее Васарис не надеялся и почти гордо вступил в первую свою резиденцию. В его распоряжении были две комнаты и прихожая!.. Встретивший его запах свежевыструганных досок, штукатурки и краски был куда приятнее, чем угрюмая физиономия и кислые слова настоятеля.
— Ну, батюшка, угол у меня неплохой, — весело сказал Людас отцу, — а остальное будет зависеть от меня самого. Выгрузим вещи, и готово.
Когда внесли все вещи, в комнатах стало уютнее, хотя еще многого не хватало для их украшения. Только что вступившему в жизнь молодому ксендзу чудилось уже множество принадлежностей ежедневного обихода и комфорта, которые он привык видеть в домах настоятелей и ксендзов. Там были и красивые оконные гардины, и ковры, и мягкая мебель… В семинарии им проповедовали строгий образ жизни, умерщвление плоти и бедность. В жизни, однако, он мало видел ксендзов, которые бы следовали этому суровому идеалу. А если кто и следовал, то руководствовался при этом отнюдь не евангельским правилом: часто это были скаредные старики, копившие деньгу.
Обдумав этот вопрос, ксендз Васарис решил придерживаться золотой середины: избегать излишеств, но жилье свое обставить прилично. Ведь здесь он будет проводить в одиночестве все свободное от церковных дел время. Накупит себе много книг, выпишет все католические периодические издания и какой- нибудь русский или польский иллюстрированный журнал. У многих ксендзов он видел фисгармонии и решил собрать деньжат и заказать себе инструмент. Денег он наберет, потому что за два месяца за одни обедни получил около ста рублей. Теперь же, став викарием довольно богатого прихода, будет получать не только по полтора рубля за обедню с пением, но и по три, по пять рублей за панихиду. Будут и другие поступления.
Эти расчеты мелькали в голове Васариса, пока он раскладывал свои немногочисленные пожитки, ходил из одной комнаты в другую и смотрел в каждое окно. Прислуга убежала, и все трое — ксендз, отец его и брат — чувствовали себя забытыми и покинутыми в полупустом доме.
— Угол, конечно, неплохой, — озабоченно сказал отец. — Но один бог только ведает, как тут у вас дела пойдут. Настоятель такой спесивый…
— Ничего, батюшка! Поживем — увидим. Если сюда назначили, видно, так надо. А по первой встрече трудно судить о человеке.
— Я все думаю, кабы дал господь, чтобы вас в Клевишкис, к канонику Кимше…
Да, у каноника Кимши было бы по-иному. Но там ксендзу Васарису грозило другое: госпожа Люция Бразгене частенько наведывалась к дяде, и их отношения могли принять опасный характер. В ушах Людаса долго звучали слова Люции, сказанные в тот день, когда они праздновали его посвящение. После веселого хоровода «Краса-роза расцветает» она ожгла его смеющимся взглядом и, подавая руку на прощание, воскликнула:
— Почему епископ не назначил вас в Клевишкис? Ах, как бы славно было!
Размышляя над этими многозначительными словами, ксендз Васарис придавал им разный смысл и, наконец, осудил мысль о Клевишкисе. Нет, это к лучшему, что его назначили в Калнинай! Правда, отсюда было недалеко до Науяполиса, где жил доктор Бразгис, — какие-нибудь три мили, — и когда-нибудь придется побывать там. Но это обстоятельство скорее радовало Васариса, чем огорчало. Окончательно порывать знакомство с Люцией он не хотел.
Прибежала Юле звать ксендза обедать. Но как быть с отцом и братом? Дома приходский настоятель и каноник Кимша часто сажали за стол старого Васариса. Будучи отцом викария, он и здесь имел на это неоспоримое право. Но все слышали, что настоятель велел готовить только на троих, а ксендз Стрипайтис был дома.
Услышав о сомнениях Васариса, Юле кинулась целовать ему руку и затараторила:
— Уж вы извините, ксенженька, вашему папеньке и братцу я принесу покушать сюда. Наш настоятель очень спешит. Вы, ксенженька, вроде как бы свой, а гости — все уж гости — и угодить им надо, и то и се… Ох, эти дела и заботы…
— Вы за нас не беспокойтесь, — сказал Васарису отец. — У нас найдется еще чем закусить. Кабы я знал, что вы там засидитесь, сию минуту бы попрощался.
Но Людас не намеревался задерживаться. Скрепя сердце, он оставил отца и пошел к настоятелю.
Настоятель и первый викарий были уже в столовой.
— А, вот и наш юнец! — сказал настоятель. — Ну, пожалуйте к столу. Работал — не работал, а поесть надо.
Оказалось, что Васарис знал немного Стрипайтиса, потому что некоторое время учился при нем в семинарии. Стрипайтис Васариса не помнил: он тогда не обращал внимания на первокурсников. Тем не менее факт совместного пребывания в семинарии в какой-то мере сближал обоих викариев, и первая встреча получилась довольно сердечной.
Настоятель выпил свою рюмку водки, и все принялись за щи с картофелем.
— Скажите на милость, — сказал настоятель, когда они обменялись несколькими фразами. — Молотилка испортилась! В барабане вдребезги разлетелись три зубца. Если не успею обмолотить пшеницу к воскресенью, понесу большой убыток. Цены упадут.
— Обязательно упадут, — подтвердил Стрипайтис. — Хотя к весне могут еще подняться. Но ждать рискованно.
— Если на все десять процентов поднимутся, и то ждать невыгодно. Денежки и на месте лежа растут, а зерно и осыпается и портится. И никаких гарантий нет. Послал в имение, может, что и придумаем.
— Завтра я еду в город. Суперфосфат весь вышел, и в потребиловке полки изрядно опустели.
— В город то в город, — забеспокоился вдруг настоятель, — да я было запамятовал, что завтра отпевание с проповедью. Кабы не молотилка, еще туда-сюда, а теперь я никак не могу. Такая потеря времени.
— А второй викарий на что? — Стрипайтис кивнул на Васариса. — Пускай с первого дня к делу приучается.
Настоятель с сомнением посмотрел на Васариса.
— Не даст маху?
— Чего там давать маху? На кладбище проводить? Органист поможет. А что для поэта проповедь? Найдет вдохновение и —
В знак одобрения настоятель разразился густым смехом, и тут же было решено, что отпевание завтра совершит новый викарий.
