Я вспомнила, как нынче это модно и, не моргнув глазом, солгала:
— А разве вы не видите?
Гостья вперилась в портрет, будто там у меня та на лбу было написано, к какому роду-племени я, пардон, бабушка относится. После пристального изучения портрета будущая свекровь повеселела.
— Вы знаете, — воскликнула она, обращаясь ко мне почти уже как к своей подруге, — а ведь действительно есть легкое сходство с вами.
— Надеюсь, — скромно ответила я.
— Да, да, и Жанна тоже унаследовала некоторые черты, — продолжила Елизавета Павловна. — Ведь правда, Миша?
Он охотно согласился. Все были рады, только Жанна зарделась от смущения. Бедняжка не привыкла врать. Надо подумать, правильно ли я воспитываю Саньку.
Елизавета Павловна, уже вполне довольная, ущипнула Жанну за щечку и сказала:
— Крошка, а ты мила.
Я решила, что на этой оптимистичной ноте можно их приглашать к столу.
Приглашение восприняли с энтузиазмом. Разогретые приятным сообщением о дворянском происхождении невесты, гости захотели к духовной пище присовокупить что-нибудь посущественней. Слава богу, на столе было все. Все, что осталось от вечеринки. Мы с Жанной добавили к этому всего несколько блюд, но зато каких!
— Миша, — снисходительно бросила ему мать, — поухаживай за невестой.
Он ринулся выполнять приказание матери. Одной рукой взялся за стул, другую положил на талию Жанны…
И комната взорвалась оглушительным визгом. Невеста закричала, словно резаная. Присутствующие содрогнулись. Бедного Мишу затрясло, как от электрического тока. У Елизаветы Павловны подогнулись колени, и она рухнула на стул. Я потеряла дар речи, онемела, но ненадолго. Секундой позже я завизжала не хуже Жанны, схватила ее за руку и с криком «все погибло!» поволокла на кухню, предоставив гостям возможность строить домыслы.
— Что случилось? — уже на кухне спросила я, быстро включая духовку, сгребая с коробки крошки торта и высыпая их прямо на пламя.
— Не знаю, — прошептала Жанна.
— Как это не знаешь? Орешь и не знаешь? Она испуганно покачала головой.
На бедняжке не было лица. Один страх.
— Миша ко мне притронулся и… Меня словно кипятком окатили.
— Плохо, — констатировала я, принюхиваясь, достаточно ли уже дымят крошки. — Придется показать тебя невропатологу, а то и психиатру. Ты слишком впечатлительная, возьми себя в руки.
Я попыталась погладить ее по плечу, но она опять вскрикнула и прыгнула на другой конец кухни. Я окончательно расстроилась и посоветовала:
— Старайся пока держаться подальше от Михаила. И вообще сядешь рядом со мной.
Надо сказать, последнее событие сильно повлияло на меня. На душе и без того скребли кошки. К тому же я с мучительным напряжением ждала возвращения Евгения. Он мог вернуться в любой момент, и это не было бы приятным сюрпризом.
Что ему взбредет в голову, знает только черт!
Тем временем крошки уже достаточно надымили. Я выключила духовку, осторожно взяла Жанну за руку и повела ее в гостиную.
Гости в глубокой задумчивости сидели за столом. Было видно, что задумались они, услышав наши шаги, а до этого энергично делились соображениями.
— Чем-то пахнет? — потянула носом Елизавета Павловна.
Я этого и ждала, а потому со скорбным вдохновением воскликнула:
— Сгорел наш пирог! Спасибо Жанне, вовремя вспомнила, а то не избежали бы мы пожара.
— Ах, так вот что это было! — обрадовалась гостья.
Все облегченно вздохнули, потому что, услышав наш визг, подумать можно было все, что угодно.
Я, как обстоятельства и требовали, принялась вздыхать и жаловаться.
Елизавета Павловна, Михаил и даже отец семейства сердечно меня успокаивали, мол, ничего страшного, все прекрасно и не стоит так убиваться из-за какого-то пирога. И чтобы укрепить меня во мнении, что обед удался, все набросились на еду.
Я, пользуясь случаем, что рот Елизаветы Павловны занят, без устали хвалила Жанну. Мать Михаила сдержанно кивала.
— Так вы, значит, тетя Жанны? — воскликнула она после третьей рюмки. — Это очень приятно. Но у вас другая фамилия.
— Естественно, — таинственно улыбнулась я. — До определенного времени я не ограничивала себя в мужьях и имела их достаточное количество.
— Ах вот как, — поджала губы она. — Надеюсь, Жанне не передастся эта черта.
— Я тоже надеюсь, — ответила я. — Пока я единственная унаследовала эту черту от бабушки, — и я кивнула на свой портрет.
В глазах Елизаветы Павловны тут же появился озорной блеск.
— Если честно признаться, я тоже когда-то была легкомысленной, — вздымая грудь, сказала она. — Во мне и сейчас живут какие-то демонические силы.
Отец семейства усиленно закивал головой, как лицо очень от этих сил пострадавшее.
— Во мне живут Манон, Нана и Мессалина! — сверкая глазами, продолжала делиться признаниями его супруга.
— Во мне живут Лондон и Париж! — воскликнула я. — Но я-то в них не живу.
Отец семейства громко загоготал, но под взглядом жены мгновенно притих.
Я смотрела на беднягу с огромным сочувствием. Было очевидно, что его жена не меняла мужей лишь потому, что всегда очень хорошо знала, как подойти к делу таким образом, чтобы на всю жизнь хватило одного. Муж ее, судя по всему, был задвинут в бизнес так далеко, что бедняге некогда было поинтересоваться жизнью супруги. К примеру, куда его Лиза тратит заработанные им деньги. Я много слышала о разгульной жизни богатых людей, но, глядя на этого несчастного, и слепому было ясно: это не тот вариант. Но если в чем-то бедолага и согрешил, то надо помнить о таком человеческом качестве, как снисходительность. Ведь даже собаке Лиза время от времени бросает кость, а муж ее как-никак человек.
Я решила быть с ним поласковей. Это не могло ему повредить, поскольку Елизавета Павловна уже расслабилась и так была увлечена собой, что не замечала вокруг ничего. Миша, пользуясь этим, тут же стал оказывать знаки внимания невесте, а я пристроилась к отцу семейства в тайной надежде выпытать у него как можно больше о расстановке сил в семье. Он сомлел от моего внимания и… начал рассказывать о каком-то своем приятеле, точнее, даже и не о самом приятеле, а почему-то о его дедушке.
— Дедушка его в свое время был очень крупный партийный бонза, что по тем временам было странно, — сказал папаша и многозначительно посмотрел на меня.
— Чем же странно? — спросила я, злясь, что на всякую ерунду уходит драгоценное время.
— А странно тем, что из алфавита он не выговаривал добрую половину букв. Народ мог не правильно его понять. Речь его была картава и забавна. Фраза:
«Я стаый ебационер», — на самом деле была абсолютно прилична и не имела другого смысла, кроме того, что он старый революционер.
Я ошиблась. Елизавета Павловна, видимо, никогда не теряла бдительность.
Видимо, она умела рассказывать и слушать одновременно.
— Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! — взорвалась она громким смехом, который, наткнувшись на мой нарочито недоуменный взгляд, тут же иссяк. — Хм, он все время болтает глупости, просто стыдно, — жеманно поведя плечами, смутилась она.
Я была счастлива, наконец-то увидев эту женщину смущенной, и теперь знала, как мой хрупкий росточек Жанну привить на это пышное старое дерево.
Я тут же перешла к делу и в течение ближайших пятнадцати минут заострила всеобщее внимание на
