аллергена.
'Выходит, – сделала заключение Далила, – Орлов мог попробовать салата с крабами сам, но дозу не рассчитал. Он хотел вовремя уйти с праздника, ради алиби и пытался вызвать симптомы болезни. Доза была почти смертельной потому, что он «заказал» мужа Шурочки и, разумеется, отчаянно нервничал. Сочетание стресса и аллергена оказалось губительным, что и ввело меня в заблуждение. Нельзя же подозревать счастливого человека в том, что он едва себя не убил.
На это Орлов и рассчитывал, готовя новое преступление. Поэтому и обратился ко мне.
Он смело ко мне обратился. Я клюнула. На самом деле нет шантажа, как нет и любви. Орлов любит только себя и хочет подставить бедную Шурочку. Он рвется к наследству'.
Сделав такое открытие, Далила вздохнула с большим облегчением и следом ужаснулась себе.
«Выходит, я завидовала Шуре Делягиной? – поразилась она. – Вот как плохи мои дела!»
Зависть и недовольство собой – почти синонимы. Зависть – симптом неудовлетворенности, признак осознания ничтожности. Уверенного и довольного собой человека чужие успехи радуют.
'Неужели отсутствие в моей жизни мужчины так повлияло на мой характер? – испуганно спросила себя Далила. – Неужели одиночество породило во мне ощущение неполноценности? Красавец Орлов любит дурнушку Шуру Делягину, а я никому не нужна! Так, что ли?
Настоящая глупость! С ума я, что ли, сошла?
Коли так, тогда тетя Мара права. И Галина права, и Лиза – зверею я без мужчины. Не в этом ли упрекнул меня сын?
Выходит, я абсолютно несчастна?
А ведь казалось, что все хорошо. Я радостная просыпалась и засыпала легко, но все в один голос твердят: «Не ври, не можешь ты счастливо жить без мужчины».
Кто такой красавчик Орлов? Гуляка, нахлебник, игрок. И бабник. И может быть, даже убийца.
Если я завидую Шурочке, которую объективно надо жалеть, значит, все правы. Я занимаюсь самообманом.
И что теперь делать?
Ах Шульгин так Шульгин, тут не до жиру, – в конце концов решила Далила. – Почему бы нам и в самом деле с майором не встретиться? Пообедаем или поужинаем…
И повод для этого есть'.
И все же Далила к Шульгину не спешила. Она перенесла их встречу на понедельник. В пятницу беседовала с Орловым. Субботний день принадлежал крестнице Ангелине, вечером – клуб, а в воскресенье хотелось поработать над книгой, которую совсем забросила.
«Шульгин подождет, да и версия интриги Орлова в голове утрясется, оформится», – решила она.
У Далилы были сомнения. Или поддалась обаянию красавца-мужчины, или внутренний голос ей говорил: «Не способен миляга Иван на убийство», – но сомнения были большие.
Разумеется, при таких обстоятельствах она была рада встрече с Граблиным и чехом Ванеком. Едва компания расположилась в квартире гостеприимной Галины, у Далилы мелькнула надежда: «Вот кто рассеет сомнения!»
Увы, не рассеяли.
– Матюк настоящий мужик! – возвестил браво Граблин, падая на диван рядом с Далилой и дерзко пытаясь ее обнять.
И чех подтвердил:
– Да, Ванька мужчина. Мне так слабо.
Галина, учуяв любопытство подруги, дипломатично восстала:
– Да чем же тебе слабо?
– Видимо, речь о картах идет, – язвительно пояснила Далила.
– Матюк благородный игрок, – по привычке гордясь собой, поддержал тему Граблин.
Он очень страдал от собственной трезвости и, дивясь необычному состоянию, был рассеян и необычно правдив, а потому сообщил:
– Иногда Матюк даже долги прощает, если видит, что совсем с противника нечего взять.
И чех не выдержал, и он захотел правду сказать. Бросив тискать млеющую Галину, чех поделился счастливым опытом:
– А мне Иван сам отстегнул на бутылку, когда я продулся до жутких долгов. Как сейчас помню его сострадание. «На, друг, – сказал он, подгребая к себе мой проигрыш и выделяя из него сотенную, – на, друг, пойди горе запей».
– Эвона! – поразился Граблин и с интересом спросил:
– А ты что?
– Я взял и пропил.
– Еще бы! А мне, гад, ни разу не предлагал! Как же так? Почему?
– Ты значительно чаще меня продувался, – пожалел друга Ванек. – Сопьешься, если всякий раз на бутылку тебе предлагать. Да и проигрыш тебе никакое не горе.
