Он повернулся и взглянул на нее. Она наклонилась вперед со стула, напряженная и взволнованная, как ребенок, слушающий волшебную сказку.
– Вы знаете, о какой женщине идет речь, мисс Бартон?
– Как я могу? Боже мой, как?..
– О вас.
Она так разинула рот, что он мог увидеть серебряные пломбы в нижнем ряду зубов. 'Серебро, – подумал он. – Серебряная шкатулка. Надо отделаться от серебряной шкатулки. Но сначала – от этой...'
Он заговорил, терпеливо, с симпатией:
– Я огорчен, видя, как вы потрясены, мисс Бартон. Меня это тоже потрясло.
Она откинулась в кресле, бледная и ослабевшая.
– Этот жуткий человек... Сказать, даже подумать такое, стараясь погубить мое доброе имя...
– Не ваше имя, мое.
– Все эти годы я была примерной методисткой, никогда даже не думала о плотском...
Но, даже произнеся эти слова, она знала, что они лживы. Руперт слишком часто возникал в ее мечтах, в ее снах, как отец, сын, возлюбленный. Может быть, он знал об этом. Мог прочитать в ее глазах. Она закрыла лицо руками и сдавленным голосом повторила:
– Всегда хо-хо-хороший методист.
– Разумеется. Разумеется.
– Я... только оттого, что занимаюсь своими волосами. В Библии нигде не сказано, что не надо менять цвет волос. Я ходила к священнику и спрашивала. Всегда хожу к священнику за советом, когда случаются неприятности.
Он смотрел на нее свысока, холодно, без всякого сочувствия, видя в ней не женщину, а угрозу. Смотрел, как на неразорвавшуюся бомбу, запал которой необходимо удалить с самой кропотливой осторожностью.
– Вы озабочены, мисс Бартон?
– Смертельно озабочена.
– Значит ли это, что вы собираетесь поделиться с вашим духовником?
– Право, не знаю. Он очень мудрый...
– Ситуация чрезвычайно деликатная, мисс Бартон. Ваш духовник – несомненно мудрый человек, человек доброй воли. Но уверены ли вы, что нужно посвящать еще одного человека в слухи?
– Что означает 'еще одного'?
– Миссис Брандон знает. И сыщик Додд. Герда Ландквист, вероятно, тоже знает, поскольку работает у Брандонов.
– Ничего они не могут знать, – визгливо заявила мисс Бартон. – Знать-то нечего. Это всего-навсего зловещий слух. Я буду отрицать.
– Вы в состоянии?
– Да, в состоянии. Там нет ни слова правды.
– Ни одного?
Она затрясла головой вперед и назад в молчаливом отчаянии.
– Мисс Бартон, допустим, я скажу вам, что там есть правда? Что это не просто слух?
– Нет, нет, не говорите мне ничего!
– Идет.
Он смотрел, как слезы просачиваются сквозь ее пальцы и скатываются по костлявым рукам, и подумал: 'Сейчас она уже не взорвется. Только шуму наделает и выдохнется. Она стала плаксой, а не бомбой'.
Глубоко вздохнув, он пересек комнату и подошел к ней:
– Мисс Бартон... Пат.
– Не подходите ко мне. Не говорите ничего.
– Я сказал, я не буду. Но хорошо бы вы перестали плакать. У вас глаза распухают, когда вы плачете.
– Каким образом? Откуда вы знаете?
– Я помню, как вы пришли на работу после похорон вашей матери. У вас веки были похожи на болячки и оставались такими весь день. Вы забавно выглядели.
Она медленно отвела от лица руки. Он улыбался, глядя на нее так нежно и заботливо, что ее сердце сильно толкнулось в грудь, словно утробный плод.
Он продолжал:
– Вы же не хотите, чтоб Боровиц заподозрил у вас эмоциональное потрясение. Если он заметит, что вы плакали, он станет задавать вопросы. Вам нечего ответить.
– Мне нечего ответить.
