– Ну пожалуйста, Торни, ты же можешь хотя бы попробовать.
Он посмотрел мимо нее в зал и медленно кивнул.
– Я пойду и перечитаю сценарий, – сказал он тихо и кивнул с выражением, которое, как он надеялся, придавало ему благородную смесь бескорыстной скромности и самоотверженной решимости.
«Я должен сыграть, как бог, – подумал он. – Это будет особое представление. Мой последний шанс, последняя большая роль».
Резкий свет рампы, тихий шепот в ухе, холодное оцепенение первых секунд. Оно пришло и быстро улетучилось. А потом сцена стала закрытым помещением и зрители – обслуживающий персонал и постановщики – были не больше чем четвертой стеной, где-то за рядом огней. Он был Андреевым, шефом полиции, преданным слугой царя, оказавшимся в эпицентре революции. Теперь он жил не своей жизнью, роль целиком поглотила его. И его партнеры по сцене, – хотя у них из под ног раздавалось потрескивание, когда они передвигались, – были для него живыми людьми, против которых и вместе с которыми…
Зачарованный магией игры, водоворотом драмы, он снова ощущал себя частью действа, которое вело его от сцены к сцене. Как будто не было долгих потерянных лет между далекими полузабытыми репетициями и этой премьерой. И только в конце акта, когда он забыл свою реплику и Рик подсказал ему, волшебство на какой-то миг исчезло, и он почувствовал, что его переполняет невыразимый страх, он внезапно осознал, что окружен машинами, что губы, которые он только что целовал, принадлежали не женщине, а резиновой кукле.
Когда пришло время уходить со сцены, он дрожал всем телом. Увидев, что на сцену поднимается Жадэ, он вдруг почувствовал невыразимый ужас – сейчас она скажет ему: «Торни, ты играл великолепно, почти как манекен».
Но она ничего не сказала, просто протянула ему руку.
– Ну, как, Жадэ? Не очень плохо?
– Ты остаешься! Продолжай играть так и все будет нормально. Иан тоже согласен.
– Ты серьезно? А как диалог с Петром?
– Великолепно. Это был высокий класс, Торни.
– Так значит, все решено?
– Пойдем. Никогда ничего не решено, пока не поднимется занавес. Ты ведь сам знаешь… – Она засмеялась. – Нам было очень весело, но, пожалуй, лучше не говорить об этом.
– Да? – Он замер. – И над чем же вы потешались?
– Над Мелой Стоун. Она увидела, как ты выходишь на сцену, побледнела, как простыня, и вышла. Не представляю, почему.
– Ты прекрасно знаешь, почему.
– Она здесь, потому что по договору обязана присутствовать на премьере. Она должна сказать пару вступительных слов об авторе и о пьесе. – Жадэ весело подмигнула. – Пять минут назад она позвонила и попыталась от этого отвертеться. Естественно, у нее ничего не вышло. И не выйдет, пока она получает деньги от Смитфилда.
Она пожала ему руку и вернулась в партер. Торнье спросил себя, что у Жадэ могло быть против Мелы. Наверное, ничего серьезного. Обе в прошлом были актрисами. Но Мела получила предложение от Смитфилда, а Жадэ – нет. И этого было достаточно.
Он не успел долистать следующую сцену – пора было выходить.
Все шло гладко. Во втором акте он запнулся только три раза на репликах, которые он разучивал десять лет назад. Голос Рика бормотал ему в ухо и «маэстро» компенсировал незначительные отступления от текста. На этот раз он не дал себе полностью увлечься игрой, и ему больше не мешало сознание того, что он стал частью автоматически работающего механизма.
– Не совсем то, Торни, – крикнул Иан Фириа. – Немного натянуто. Последние две-три реплики прогоним еще раз! Андреев – не дикий медведь из-за Урала. Постой пока, сейчас выход Марки.
Торнье кивнул и окинул взглядом застывших кукол. Он должен забыть, что они автоматы. Необходимо было смешаться с ними, даже если это означало, что он и сам уподобится манекену. Это ему немного мешало, хотя он давно привык подчиняться указаниям режиссера и требованиям сцены. Почему-то он ждал смеха из зала, но никто не смеялся.
– Все ясно! – крикнул Фириа. – Продолжай!
Торнье снова окунулся в игру, но неприятный осадок остался: какая-то зажатость и постоянное ожидание смешков из зала. Он не мог понять причины, но все же…
Во втором и третьем акте он играл с таким напряжением, что даже вспотел. Во всем этом чувствовался какой-то компромисс с самим собой. Он играл чрезмерно подчеркнуто, пытался приноровиться к игре кукол и одновременно убедить Жадэ и Фириа, что он владеет ролью, хорошо владеет. Но понимают ли они, почему он это делает?
Для второй репетиции времени уже не было. Нужно было успеть перекусить, немного отдохнуть и переодеться к спектаклю.
– Это было ужасно, Жадэ, – простонал он. – Я играл паршиво, я знаю.
– Глупости. Сегодня вечером ты будешь в хорошей форме. Я знаю, как это бывает, хорошо знаю.
– Спасибо. Я постараюсь.
– Да, еще насчет заключительной сцены, где Андреева убивают…
Он внимательно посмотрел на нее.
– А что там особенного?