Прежде Сьюки всегда устраивалась в церкви слева от меня. Когда я решила поменять установившийся порядок, она удивилась, но препятствовать не стала. Теперь она почти не воспитывала любимую дочь, а если пыталась, одного ядовитого взгляда хватало, дабы ее осадить.
Во время служб мистер Браун постоянно смотрел вперед, точно охотничий пес. Его супруга, серьезная женщина со спортивной фигурой, была вечно погружена в собственные мысли, не разговаривала с мужем и вела себя так, словно тяготилась его обществом. Обняв жену за талию, мистер Браун настойчиво гладил ее по плечу, а иногда что-то шептал на ушко. Миссис Браун слушала с непроницаемым лицом и коротко кивала. Вывод напрашивался сам собой: мужа она не любит. Замирая от восхищения, я десять месяцев наблюдала за мистером Брауном в церкви — вот он, мой Мистер Совершенство!
Чтобы быть поближе к нему, я начала подрабатывать в Оукли; каждый день после уроков бежала через лужайку в огромную душную кухню школы, нехотя прятала светло-рыжие локоны под требуемый правилами колпак, чистила картошку, крошила сельдерей и готовила ужин. Затем наступало время «Ч» — я подавала еду. Поначалу чувствовалось страшное разочарование: общение с любимым сводилось к робким «Здравствуйте!» при выкладывании пюре с мясом на его тарелку. Тем не менее я ухитрялась стрелять глазками. Мистер Браун всегда ужинал с супругой. Со стороны их беседы выглядели натянутыми, но безукоризненно вежливыми. Он галантно отодвигал стул, помогая жене сесть, и говорил куда больше, чем она. Миссис Браун внимательно слушала, но не улыбалась и смотрела в тарелку. Едва съев горячее, она вставала из-за стола, прощалась и уходила. После этого мистер Браун выпивал чашечку кофе, принимался ходить по столовой и болтать с учениками. Создавалось впечатление, что без жены ему куда комфортнее. Ослабив узел галстука, он подсаживался за стол к студентам — успокаивал одного, ерошил волосы второму, сурово отчитывал третьего. Пару раз я ловила на себе его взгляд, но через несколько месяцев взглядов уже не хватало: хотелось с ним поговорить.
Однажды вечером, когда мистер Браун после ужина брел по коридору, я, скатившись по недлинному лестничному пролету, приземлилась у его ног. Благодаря нехитрому трюку, я потянула лодыжку, и ему пришлось отвести меня в школьный лазарет. От любимого пахло тальком. Прихрамывая, я в какой-то момент ухитрилась коснуться губами его уха. Мистер Браун густо покраснел, и я поняла: мои усилия не напрасны. С тех пор он звал меня по имени и неизменно спрашивал, как дела. Пару раз, закончив смену, я замечала, что любимый слоняется по школьному двору, но при встрече со мной он ограничивался по-учительски теплым «Привет!».
Однажды я устала сильнее обычного: от бесконечных ножей и тарелок гудели руки. Мистер Браун спускался по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и уже собрался отделаться привычным кивком, когда я разрыдалась. Потекли сопли, колени задрожали, и мне пришлось сесть. Достав носовой платок, мистер Браун устроился рядом. Вытерев нос, я спрятала лицо между коленями. Я умирала и от смущения, и от счастья: ладонь любимого покоилась на моей пояснице.
— Что случилось, Пиппа?
— Наверное, просто устала.
— Неудивительно, работа после уроков — серьезное испытание для девочки твоего возраста. Неужели это необходимо?
— Да, необходимо, — буркнула я.
— Если поговоришь с родителями, они, вероятно…
— Проблема не в деньгах! Точнее, финансовые проблемы есть, но все не так плохо, и в течение учебного года я могу не работать.
— Тогда увольняйся, — категорично сказал мистер Браун. — Ты же не справляешься! Используй свободное время для учебы или отдыхай с подругами.
— Нет, не получится.
— Почему?
Я покачала головой, наблюдая, как мальчики возвращаются в жилые корпуса. Один пролетел мимо нас на лестницу.
— Пойдем со мной! — безапелляционным тоном велел мистер Браун и повел в здание с колоннами метрах в ста от столовой. Открыв переднюю дверь, он подтолкнул меня через фойе в какую-то комнату и включил свет. Это оказалась не просто комната, а класс: доска была исписана уравнениями. Я послушно села за парту, а мистер Браун устроился напротив.
— Ну вот, теперь нас никто не слышит. Объясни, что происходит!
Мой любимый превратился в учителя. Он наверняка миллионы раз оставлял после уроков проблемных мальчиков, выделяя их из общей массы, дабы посвятить несколько минут разговору тет-а-тет. С моей стороны было глупо надеяться на что-то большее.
— Ничего, — прошептала я, — просто…
Мистер Браун внимательно слушал, но казался очень усталым. Я уже собралась махнуть на свою влюбленность рукой, серьезно собралась, но тут выручили слезы, горячим ручьем побежавшие по щекам.
Любимый сел на корточки рядом и положил руку на спинку моего стула.
— Просто что? — мягко уточнил он.
Я решила соврать. В такой момент сгодилась бы любая страшилка: мистер Браун поверил бы и пожалел. Однако на ум ничего не шло, поэтому я сказала правду:
— Если уволюсь, то не смогу вас видеть.
Повисла тишина, и я заглянула ему прямо в глаза. Правда неожиданно придала сил: терять стало нечего, дурой я себя уже выставила. Мистера Брауна словно ударили под дых, на щеках проступили багровые пятна. Здорово, кровь выдает его с головой! Минута тянулась целую вечность, я видела, он колеблется: уступить моим чарам или отстраниться. Следовало как-то его подтолкнуть, и я рискнула.
— Я люблю вас! — выпалила я и тут же поняла, что совершила ошибку.
На секунду нахмурившись, мистер Браун убрал руку со спинки стула:
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать с половиной.
— Нельзя любить человека, которого не знаешь!
— Я знаю вас! Я знаю вас почти год: наблюдала за вами сначала в церкви, потом в столовой. Я знаю, вы несчастны, одиноки, подавленны и не чувствуете себя любимым. Привыкли, что никто вас не слушает, никто вами не интересуется. Вы просто мистер Браун, учитель, который решает чужие проблемы, как сейчас мою. — Он поднял на меня глаза, полные боли и удивления. — Вы ничего мне не должны! Только… не сомневайтесь, есть человек, понимающий… понимающий вас по-настоящему!
Его взгляд пронзал насквозь. В тот момент мы были так близки! Эндрю Браун, преданный своему делу педагог и подавленный женой муж, прожив всю жизнь в тоске и безнадежности, успел привыкнуть к этому состоянию. Но стоило юной девушке увидеть его истинную сущность, как…
Мистер Браун поднялся, разгладил вельветовые брюки и шмыгнул носом.
— Тебе пора домой, — заявил он, растянув губы в доброй грустной улыбке.
— Извините, — пробормотала я.
— Не извиняйся, Пиппа! Никогда не извиняйся за свои чувства!
Я бросилась вон из класса и, не останавливаясь, бежала до самого дома.
На следующий вечер, положив на его тарелку три склизких куска индейки и картофельное пюре с дополнительной порцией подливы, я почувствовала: мистер Браун на меня смотрит. Подняла голову — и вот они, янтарные в золотых крапинках, источающие тепло глаза. Тут вошла миссис Браун и взглянула на меня как на пустое место. Обвисшие щеки, унылая полоска рта — разве такой женщины достоин Мистер Совершенство?! Неделей позже, шагая после смены домой, я услышала любимый голос:
— Пиппа!
Я обернулась: мистер Браун стоял в нескольких метрах от меня и тяжело дышал, словно ему пришлось бежать.
— Привет! — сказала я.
— Не хочешь прогуляться?
Мы отправились в окаймлявший лужайку лесок. Взошла луна, и между редкими деревцами поднимался туман. Я поскользнулась на гнилой ветке, и мистер Браун взял меня за руку, однако, стоило
