Когда все разошлись, он вдруг прицепился ко мне:
— Ты не одобряешь подобную манеру вести разговор, не так ли?
Мне пришлось признаться, что не одобряю.
— Ну и ошибаешься, — продолжал он. — Нельзя терять связь с народом, может, когда-нибудь ты испытаешь нужду в этих парнях. Ты исходишь из предположения, будто ты свободен, независим! Ты ведешь себя так, словно ты выше этих людей. И это большая ошибка. Откуда ты знаешь, что случится через пять лет, даже через полгода? Ты можешь ослепнуть, тебя может переехать грузовик, ты можешь очутиться в психушке, да мало ли что может произойти! Ты не знаешь этого наперед. И никто не знает. Ты можешь стать беспомощным, как ребенок…
— Ну, и что из этого? — спросил я.
— Разве плохо иметь друга, когда ты позарез в нем нуждаешься? Ты можешь стать таким беспомощным, что будешь счастлив, если кто-нибудь переведет тебя через дорогу. Ты считаешь, что эти парни ни на что не годятся, ты думаешь, что я попусту трачу время тут, в их компании. Знаешь ли, нельзя знать наперед, что может сделать для тебя человек. Ни в какой ситуации нельзя оставаться в одиночестве…
Его больным местом была моя независимость — так он величал мое безразличие. Когда мне приходилось просить у него в долг, он торжествовал. Это давало ему возможность прочитать мне небольшую дружескую мораль. «Так и тебе нужны деньги? — спрашивал он, расплываясь в довольной улыбке. — Значит, поэтам тоже надо кушать? Прекрасно, прекрасно… Правильно сделал, что обратился ко мне, Генри, дружище, ведь мы друг перед другом не рисуемся, я знаю тебя, сукиного сына, как свои пять пальцев. Так сколько тебе надо? Много у меня нет, но сколько есть — разделю с тобой. Этого хватит, верно? Или ты думаешь, сукин ты сын, что я должен отдать тебе все, а сам пойти и занять у кого-нибудь? Верно, ты хочешь хорошо поесть, а? Яичница с ветчиной для тебя недостаточно хороша, не так ли? Видимо, ты рассчитываешь, что я отведу тебя в ресторан? Пожалуйста, встань на минутку со стула — я подложу тебе подушку под жопу. Так-так, выходит, ты на мели! Господи, а когда ты не на мели? Я не припомню, чтобы у тебя водились деньжата. И тебе не стыдно? И это ты мне толкуешь о бездельниках, с которыми я вожу знакомство? Помилуйте, мистер, да они у меня ни разу не попросили ни цента в отличие от тебя. У них больше гордости — скорее они где-нибудь украдут, чем будут клянчить у меня. А ты, говно, вечно носишься со своими бредовыми идеями, хочешь изменить мир и не желаешь работать ради денег — ты ждешь, что кто-то протянет их тебе на серебряном блюдечке. Ха! Счастье, что крутом полно парней вроде меня, которые тебя понимают. А пора бы самому стать умней, Генри. Ты мечтатель. Все хотят кушать, разве ты этого не знаешь? Большинство работают только ради этого — они не привыкли валяться весь день в постели вроде тебя, чтобы потом вдруг опомниться и бежать к первому пришедшему на ум приятелю. Представь себе, что меня не оказалось на месте, что бы ты делал тогда? Не отвечай… Я знаю, что ты собираешься сказать. Послушай, так ведь не может продолжаться всю жизнь. Поверь мне, ты превосходно говоришь — слушать тебя одно удовольствие. Нет второго такого парня, с которым мне так же приятно потолковать, но как трудно порой тебя найти! Когда-нибудь тебя посадят за бродяжничество. Ты-то и есть самый настоящий бездельник, еще хуже тех, кого так любишь осуждать. Как тебя найти, когда я в беде? Невозможно. Ты не отвечаешь на мои письма, не берешь трубку, избегаешь встреч. Знаю, можешь не объяснять. Знаю, что надоел тебе со своими байками. Но, дрянь ты этакая, иногда мне так надо поговорить с тобой. А тебе хоть бы что! Пока над тобой не капает и полно брюхо — ты счастлив. Ты не думаешь о друзьях, пока самого не клюнет. Нехорошо так поступать, понял? Скажи, что нехорошо, и я дам тебе доллар. Генри, ты у меня единственный настоящий друг, но ты сукин сын — я знаю, что говорю. Ты от рождения сукин сын и скорее сдохнешь с голода, чем возьмешься за что-нибудь полезное…»
Я, разумеется, смеялся и протягивал руку за долларом, обещанным мне. Этот жест раздражал его с новой силой. «Ты на все готов, лишь бы получить доллар! Ну и парень! Рассуждает о морали, а у самого этика гремучей змеи. Нет, пока я не дам тебе ничего. Сперва я тебя еще помучаю. Ты должен заработать этот доллар. Слушай, не почистишь ли мне ботинки? Если ты это не сделаешь, они так никогда и не заблестят». Я брал его башмаки и спрашивал, где щетка. Мне не претило почистить его башмаки, вовсе нет. Однако и это не нравилось ему. «Ты что, собираешься чистить их на самом деле? Ну это уж ни в какие ворота не лезет! Где твоя гордость, да и была ли она у тебя когда-нибудь? И это парень, который знает все. Просто диву даюсь. Ты так много знаешь, что должен чистить другу ботинки, лишь бы он тебя накормил. Ну и ну! Хорошенькое дельце. Ладно, сукин ты сын, вот щетка. Да почисти заодно и вторую пару, коль тебе это с руки».
Пауза. Он умывается над раковиной и продолжает ворчать. Вдруг, дружески и сердечно: «Как там погода, Генри? Солнечно? Я знаю одно местечко как раз в твоем вкусе. Что ты скажешь о морских гребешках и беконе с соусом? На набережной есть маленькое кафе. А день сегодня как нельзя лучше для гребешков и бекона, верно, Генри? Не смей придумывать, что ты занят — если я тебя зову, придется провести со мной сегодняшний денек. Господи, кому как не мне знать тебя вдоль и поперек? Ты плывешь по течению, живешь минутой. Иногда я говорю себе — да он лучше всех — несмотря на то, что сукин сын и предатель. Когда я с тобой, день пролетает как сон. Ты понял, что я имел в виду, когда сказал, что ты избегаешь встреч со мной? Если я один — я схожу с ума. Для чего я гоняюсь за каждой юбкой? Почему играю в карты всю ночь? Зачем вожу знакомство с бездельниками из Пойнта? Мне надо с кем-нибудь поговорить, вот в чем дело».
Чуть позже в гавани, сидя за столиком у воды, пропустив стаканчик ржаной водки и ожидая, пока подадут кушанья из даров моря: «Жизнь не так уж плоха, если ты можешь позволить себе все, что хочешь, правда, Генри? Будь у меня побольше денег, я бы поехал в кругосветное путешествие, и ты бы поехал со мной. Да-да, хотя ты этого и не заслуживаешь, я собираюсь когда-нибудь потратить на тебя настоящие деньги. Хочу посмотреть на тебя, когда я дам тебе приличную сумму. Ты понимаешь, я собираюсь дать тебе деньги просто так, а не в долг. Посмотрим, что произойдет с твоими замечательными идеями, когда у тебя в кармане окажется кое-что. Слушай, я все хотел спросить у тебя про Платона, еще в тот день: ты читал эту его байку про Атлантиду?{108} Читал? Серьезно, читал?
Ну, и в чем там дело? Как ты считаешь, это брехня, или такая земля действительно существовала?»
Я не решился изложить ему то, что думал о сотнях и тысячах материков прошлого и будущего, о существовании которых мы можем только догадываться, поэтому я просто сказал, что вовсе не исключаю, что такое место, как Атлантида, действительно могло некогда существовать.
«Ладно, это не так уж важно, я думаю, — продолжал он, — послушай лучше, что я тебе скажу. Мне кажется, что давным-давно было другое время, и люди были совсем другие. Не могу поверить, что они всегда были такие свиньи, как сейчас и несколько последних тысячелетий. Мне кажется, что когда-то люди знали, как надо жить, они знали, как радоваться жизни и не брать ничего в голову. Угадай, что действует мне на нервы последнее время? Мой отец. С тех пор как он ушел на пенсию, он не отходит от камина, сидит весь в хандре. Сидит, как разбитая параличом горилла — и ради этого он всю жизнь горбил? Когда подумаю, что со мной будет точно так же — уж лучше размозжить себе голову сейчас. Посмотри вокруг, вспомни своих знакомых, есть среди них хоть один стоящий? К чему вся эта возня, хотел бы я знать!
Надо жить — так говорят. А зачем, скажите вы мне? Лучше бы все перемерли. Люди вокруг — какой- то навоз. Когда началась война, и все пришли в окопы — я сказал себе: славно, может они вернутся хоть немного умней. Многие вообще не вернулись, конечно. А те, кто вернулись — стали они человечнее, внимательнее друг к другу? Ни черта! В душе они все палачи и предатели. Они заставляют меня страдать, поганое племя. Мне хорошо известно, чего они стоят — всякий день выручаю их из беды. Видел их и с лица, и с изнанки. С изнанки они еще хуже. Так чего же ты набрасываешься на судей, выносящих приговор этим ублюдкам? Лучше загляни в их лица. Да, сэр Генри, я люблю думать о тех временах, когда все было по- другому. Мы так и не видели настоящей жизни — и не увидим. Это продлится еще не одну тысячу лет, насколько я понимаю. Ты думаешь, я жадный? Думаешь, помешался на деньгах? Да, я мечтаю подзаработать, но только для того, чтобы бежать от этой мерзости. Я согласился бы жить с негритянкой, только бы избавиться от этой атмосферы. Я все время работал до изнеможения, но недалеко же я ушел! Я верю в труд не больше, чем ты — поскольку изведал эту долю. Вот если бы обмануть этих ублюдков и выудить из них кругленькую сумму! Я совершил бы это с чистой совестью, да вот беда — я слишком хорошо разбираюсь в законах. Но я когда-нибудь их надую, вот увидишь. Но уж если я их накажу, то по- крупному…»
