оставаться нельзя. Даже на очень короткое время. Нас усиленно ищет с одной стороны милиция, с другой стороны уркоганы. И они найдут нас очень быстро, Вацман, поверь мне. Найдут, даже если мы спрячемся на дне морском в Аркадии. Ты просто не знаешь всех этих тонкостей. Мы в западне, Вацман…
— Так что же делать?! — заволновался ошеломленный Дима.
— Нужно немедленно сматываться из Одессы, — угрюмо констатировал Холмов, разливая по стаканам остатки водки. — Бежать, сломя голову, сегодня же, сейчас же. Только вот куда… У меня за пределами Одессы никого из родственников и близких знакомых нет, а в гостинице нам останавливаться рискованно — может уже на нас розыск объявили. Да и денег у нас с тобой не густо. Может у тебя кто-то из близких живет в другом городе?
Дима отрешенно покачал головой и резко опрокинул стопку, вылив ее содержимое в горло. Шура еще больше помрачнел и задумался.
— Слушай, Вацман, у меня отличная идея! Давай поедем к этому председателю колхоза, который к нам недавно приходил, — вдруг воскликнул Холмов, грохнув кулаком по столу. — Ну помнишь, у которого коровы дохнут до непонятной причине. Тем более, он нам обещался проезд оплатить, дармовое жилье и жратву предоставить. Слушай, это же выход. отличный выход, Вацман…
Дима тяжело вздохнул и обреченно махнул рукой — мол, делай что хочешь, поехали хоть к черту за пазуху.
— Только дай вспомнить, где он живет, — наморщив лоб, стал размышлять Шура. — Белгородский район, это я помню точно, а вот село… У него еще название такое… настоящее, русское, задорное… Ага, вот, вспомнил — Хлебалово! Точно — Хлебалово. А колхоз тоже назывался как-то оригинально…
— «Лидер октября», — вспомнил через некоторое время Вацман.
— Точно! — воскликнул Шура и впервые за последние часы на его лице появилась слабая улыбка. — Идем на вокзал, Вацман. Покрутимся в селе Хлебалово некоторое время. А наши бандюги тем временем удостоверятся, что нас в Одессе нет, поостынут маленечко, да и глядишь, потихоньку и забудут о нашем существовании…
На железнодорожный вокзал Дима и Шура приехали всего за полчаса до отправлении поезда «Одесса-Новосибирск», следовавшего в нужном им направлении. Дабы не появляться в здании вокзала (не исключено, что их там караулили бандиты или могла опознать милиция). билеты Холмов попросил взять носильщика, вознаградив его за эту услугу пятью рублями. По этой же причине в поезд друзья сели всего за три минуты до отправления поезда. Но вот, загудел тифон тепловоза, состав тронулся и стал набирать ход. Погрустневшие Дима Вацман и Шура Холмов молча стояли у окна и смотрели, как мимо проплывают городские огни, завод Январского восстания, Ивановский мост, 2-я Застава, Ленпоселок… Вот поезд неторопливо проехал мимо маленькой станции Усатово и на мгновение нутро вагона осветилось от яркого света станционных прожекторов. При этом Дима заметил, как в уголке глаза на застывшем, словно окаменелом лице Шуры Холмова яркой алмазной искрой блеснула слезинка…
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШУРЫ ХОЛМОВА И ФЕЛЬДШЕРА ВАЦМАНА
Часть Пятая
Бред лунной росы
Глава 1. В селе Хлебалово
— Вы, кажется, в Белгороде выходите? — осведомился у Димы и Шуры усатый, здорово смахивающий на старого, бывалого кота, проводник. Весь его похотливый внешнии вид красноречиво говорил о том, что он за свою долгую поездную жизнь перетрахал не один десяток пассажирок и проводниц. — В таком случае собирайте шмотки — через десять минут будем там. Холмов, отрешенно глядевший в окно, вяло кивнул и судорожно вздохнул. В этот момент за окном вагона промелькнул дежурный по переезду, державший в полуопущенной, вытянутой руке свернутый желтый флажок, который почему-то напомнил Шуре памятник Дюку… Что же касается Димы, то он был занят беседой с попутчиком, изможденным мужчиной средних лет, который всю дорогу не переставая жаловался на свою неудачливую жизнь.
— Единственный сын, надежда, понимаешь, и опора отца в будущем — и тот, сволочь, оказался гомосексуалистом! — шмыгая носом, изливал он Вацману душу. — Ладно, я понимаю еще, ежели бы активным, так ведь пассивным, сволочь… Университет закончил, гад, факультет журналистики, в областной газете работал. Теперь он подпольную газету этих гомиков, понимаешь, редактирует, «Прямая кишка» называется…
Димин попутчик ненадолго умолк, подвигаясь и освобождая место вернувшемуся из туалета соседу, коренастому деревенскому мужику о двумя огромными чемоданами в руках и рюкзаком за спиной. Выходя в туалет, мужик каждый раз брал все свои вещи с собой, опасаясь, что их в его отсутствие украдут.
Вскоре поезд резко сбавил ход и, скрипя тормозами, остановился у серого здания вокзала, с большой надписью на фасаде «Белгород». Схватив свои вещи и наскоро попрощавшись с попутчиками, Вацман и Холмов бросились к выходу.
— Слышишь, где тут у вас автостанция — спрыгнув на перрон, поинтересовался Шура у проходившего мимо подвыпившего аборигена в полинялом, латаном-перелатаном пиджаке.
— Тут недалече, сразу за вокзалом, дай двадцать копеек, — без всякой связи, пробормотал абориген, тоскливо глянув на Холмова. Пожав плечами, — Холмов безропотно полез в карман.
Старенький, дребезжащий автобус «ПАЗ», уныло урча мотором, кренясь и подпрывивая, медленно полз по дороге. Впрочем дорогой этот участок земной поверхности, раздолбанный до такой степени, словно по нему несколько суток подряд пристреливался артиллерийский дивизион, можно было назвать чисто условно — от окружавшей местности он отличался разве что тем, что на нем не росла трава. Повторяя все движения автобуса, мотались и пассажиры, в числе которых были и Дима с Шурой. При этом их головы совершали сложные вращательные движения вокруг оси, словно у китайских болванчиков. Минут через пятьдесят выматывающего душу путешествия «ПАЗ» неожиданно остановился во чистом поле.
— В Хлебалово заезжать не будем, — объявил водитель. — Там трактора так дорогу раздолбали, что и танки не пройдут, рассыпемся к чертовой матери. Кому надо в Хлебалово — выметайтесь здесь и пешочком, через рощицу. Тут недалече, километров семь…
Лишь через добрых три с половиной часа усталые, грязные и потные Холмов и Вацман добрели наконец до невзрачного одноэтажного здания с двумя покосившимися табличками у входа. «Хлебаловский сельский Совет депутатов трудящихся» — гласила одна табличка, причем в слове «Хлебаловский» две первые буквы были случайно или намеренно полустерты, так что уже с двух шагов их не было видно. На второй табличке было написано — «Правление колхоза „Лидер октября“». Вернее, вместо слова «лидер» было написано другое, гораздо более неприличное слово, так как буква «л» в этом слове каким-то шутником была очень ловко переправлена на букву «п». Судя по всему, на эти таблички никто из сельчан уже давным-давно не обращал внимания, иначе двусмысленная сущность обоих надписей сразу бы бросилась им в глаза. Спросив у вышедшей из здания сельсовета женщины как фамилия, имя и отчество председателя колхоза (Шура, естественно, их уже давно забыл). Холмов отправился на поиски своего давнишнего посетителя, оставив Диму у входа.
В Хлебаловском сельсовете, между тем, равно как и в правлении колхоза «Лидер октября», царило невероятное оживление. То и дело хлопали двери кабинетов, из которых выскакивали озабоченные мужчины и женщины с папками и бумагами под мышками и в руках, почти беспрерывно звонили телефоны. Понаблюдав с минуту за этой суматохой, Шура скорчил гримасу, смысл которой можно было понять по- разному и решительно направился к двери с надписью «Председатель колхоза». Председатель, которого, как напомнили Шуре, звали Тимофей Степанович Кобылко, стоял навытяжку у стола с телефонной трубкой в руке и, слушая невидимого собеседника, беспрерывно кивал головой, словно страдал каким-то тяжелым нервным заболеванием. Судя по согнутой в полупочтительном изгибе фигуре председателя и напряженно-
