умилительной улыбке на его прыщавом лице, нетрудно было догадаться, что в данный момент он разговаривает с начальством.
— Будет исполнено, Иван Ляксеич, — время от времени неестественно бодро выкрикивал Тимофей Степанович. — Все будет в наилучшем виде, Иван Ляксеич…. Не ударим лицом в грязь, Иван Ляксеич…. Шутите, Иван… По-видимому, на другом конце провода разговор прервали без лишних церемоний, так как не договорив очередную фразу председатель изменился в лице и с раздражением швырнул трубку на рычаг телефона.
— А вам чего надо? — хмуро произнес он, уставившись на Холмова тупым, отрешенным взглядом.
— Как это, извините, «чего надо»? — растерялся Шура. Внутри у него все похолодело — не хватало еще, чтобы председатель позабыл о своем визите к нему в Одессе либо того хуже — не нуждался уже в его услугах. — Я сыщик из Одессы, Шура Холмов, помните, вы еще ко мне насчет дохлых коров приходили…
— А, так это вы… Решили все-таки приехать, — после долгой, тягучей паузы наконец произнес Тимофей Степанович и Холмов облегченно перевел дух. — Очень хорошо, вы очень кстати появились — во время моего отпуска еще одна корова таким образом сдохла, прямо какое-то проклятье… Вы где остановились?
— Нигде пока… Гм, вы же это, обещали, что хата и харчи будут это… за вас счет, гм… — деликатно напомнил Шура, не сводя с председателя настороженного взгляда.
— Да? — искренне удивился Тимофей Степанович Кобылко, видимо давно позабывший о своем щедром обещании. Опять возникла тяжелая, неприятная пауза. У Холмова на лбу выступили капельки пота.
— Ну ладно, — после долгого раздумья вздохнул председатель и написал что-то на старом листочке календаря. — Вот, пойдете по этому адресу, на улицу Ленина, 87. Там живет такая Галина Семеновна Палкина, покажи-те ей эту записку. Поселитесь у нее, и харчеваться у нее тоже будете. Эта стерва уже третий год должна колхозу двести пятьдесят рублей — мы ей ссуду давали, когда у нее крыша на доме завалилась зимой, на ремонт. Денег, я чувствую, от нее все равно не дождешься, так пусть хоть так рассчитается…
Холмов взял записку, потоптался на месте, видимо желая что-то сказать, потом махнул рукой и направился к двери. Но что-то вспомнив остановился, и, обернувшись к председателю, смущенно произнес.
— Я забыл сказать… Нас двое приехало, со мной мальчик, ассистент…
— Какой еще мальчик-ассистент? — удивился председатель.
— Ну помощник мой, — разъяснил Холмов. — Мы обычно вместе работаем.
— Двое так двое, ради Бога, — равнодушно махнул рукой товарищ Кобылко и, подняв телефонную трубку стал накручивать номеронабиратель. — Ну, идите, устраивайтесь, а мне, извините, сегодня заниматься вами некогда. К нам завтра зав. отделом сельского хозяйства обкома приезжает, Егор Фомич Куклачев, чтоб его черти съели… Вот, готовимся к встрече, И чего этому таракану у себя в обкоме не сидится?! Але! А-ле! Черт…
Председатель швырнул трубку на рычаг и, обхватив голову руками, стеклянными глазами уставился на противоположную стенку, покрытую выцветшими, заплесневевшими обоями. В этот момент вдруг неподалеку грохнул раскатистый, глухой взрыв. Оконные стекла в кабинете жалобно тренькнули и зазвенели, звякнула ложечка в подпрыгнувшем стакане с недопитый чаем, стоявшем на председателевом столе.
— Что это? — с тревогой в голосе спросил Шура, подпрыгнув от неожиданности вместе со стаканом.
— Опять огородник какой-то на мине подорвался, — равнодушно произнес председатель, на лице которого не дрогнул ни один мускул. — В Лебяжьем яру. Там во время войны минное поле было. Потом его, конешно, разминировали, да, видать, саперы какие-то неаккуратные попались — несколько мин в земле оставили. До поры до времени об этом факте никто не знал — Лебяжий яр далеко в стороне от наших полей, от села и от дорог лежит. А два месяца назад городским там участки под огороды дали. Начали они, значить, в земле ковыряться, ну и один на мину наткнулся, его в щепы разнесло, одни застежки от сандалет остались… Приехали из военкомата, поле огородили и строго-настрого запретили туда лазить, пока саперный батальон из округа не прибудет. Ну, а наш народ знаете какой — да пошли вы, мол, авось пронесет, а морковку, свеклу и зелень сажать пора. Ну, и начали подрываться, балбесы, сегодня уже третий. Ан нет, все равно копаются, с огородов не уходят.
— Да, загадочная русская душа, — пробормотал Холмов. Выйдя на улицу, он коротко рассказал зевавшему во весь рот, невыспавшемуся Диме о результатах своего визита к председателю колхоза «Лидер октября». Дима обрадованно хлопнул в ладоши и, подхватив поклажу, друзья бодро зашагали по улице Ленина, которая, как нетрудно догадаться, являлась главной улицей села Хлебалово.
Весна в этом году выдалась необычайно ранней и теплой. По этой причине фруктовые деревья уже цвели вовсю, а росшая вдоль заборов ярко-зеленая молодая травка была необычайной густоты, словно волосяной покров на груди достигшего половой зрелости жителя солнечной Армении. Было далеко за полдень и яркое солнышко светило вовсю, озаряя своим мягким светом упрятанные за покосившиеся темные заборы деревянные одноэтажные сельские дома, убегающие вдаль столбы электропередач, а также изъезженную, изуродованную глубокими колеями проселочную дорогу. Шура, у которого внезапно улучшилось настроение, с наслаждением втягивал в себя свежайший и густой, словно сметана воздух, напоенный различными деревенскими ароматами. Постепенно затушевывались, уходили прочь, забывались события последних двух дней, коварная одесская мафия, бегство из Одессы….
Наконец Вацман и Холмов подошли к дому, на воротах которого мелом была написана полустертая цифра 87. Поставив вещи на землю, Шура стал барабанить кулаком по почтовому ящику на воротах. Тут же из ящика из-под артиллерийских снарядов, приспособленного под собачью будку, выскочила облезлая шавка и затявкала. Минут через пять из дома вышла низенькая, худощавая бабенка неопределенного возраста, с повязанной вокруг головы, как у малайского пирата косынкой и неторопливо, вразвалочку засеменила к воротам.
— Вам чего? — спросила она, настороженно глядя на Вацмана и Холмова. Шура молча протянул Галине Семеновне Палкиной записку и хозяйка стала всматриваться в текст, медленно шевеля губами.
— Ну, еще чего выдумал, козел недоношенный! — неожиданно произнесла она с раздражением и швырнула записку на землю. — Тут ему что, гостиница или что?… Да еще с харчами… Тут самой жрать нечего, дык еще каких-то козлов корми. Да пошли вы все!
И, резко повернувшись на каблуках галош, словно солдат после команды «кругом!», мадам Палкина также неторопливо засеменила к дому. Шура и Дима оторопело, раскрыв рты, смотрели ей вслед.
— Стой, зараза! — опомнившись, заорал Холмов. — А ну быстро шагай сюдой обратно. Мы из милиции…. Услышав слово «милиция» Галина Семеновна Палкина моментально замерла на месте с поднятой ногой, словно в кинофильме, когда механик остановит кадр.
— Да иди же сюда — продолжал бушевать Шура Холмов, все более выходя из себя. — Иди, побеседуем на тему, как нехорошо государству ссуду не возвращать, в количестве двести пятьдесят рублей… Не успел Шура закончить последнюю фразу, как Галина Семеновна мнгновенно, как Конек- Горбунок перед Иванушкой, очутилась у ворот. Мельком взглянув на Шурино удостоверение, она бросилась отпирать калитку.
— Так бы сразу и сказали, мальчики, — бормотала хозяйка, изображая рукой гостеприимный жест. — Милости прошу, заходите, будьте как дома…
Глава 2. «Кучнее сажать сельскохозяйственную продукцию»
Обосновавшись в отведенной им Галиной Семеновной Палкиной небольшой, но светлой комнате, где стояли две огромные никелированные кровати, шифоньер да массивный, круглый стол, уставшие с дороги Вацман и Холмов сразу завалились спать. Проснулись они лишь под вечер, когда солнце уже быстро, словно
