— Ненавижу его! — ответил Колька, не заметив, как Наташа передернула плечами.
Буфет для учащихся разместился в приготовительном классе, в тусклых лучах единственной лампочки. Того сказочного богатства, что там наверху, здесь не было.
Колька купил два апельсина. Сели за столик в углу. Вскоре к ним подвинули стулья Федос и Катя.
— Сообщаю новость, — сказал Федос: — Акробатику из концертной программы вычеркнули. Томеш возмущенный ушел с вечера.
— Кто вычеркнул? Почему?
— По требованию губернаторши. Ей, видишь ли, не нравится циркачество.
Колька расхохотался:
— Старая дура. Не зря мне сегодня так не хотелось выступать перед этими господами.
Федос встал:
— Пойдемте, концерт уже начался.
В ярко освещенном зале стонала скрипка. Скрипача сменил оркестр балалаечников. Они с неменьшим успехом исполнили серенаду Шуберта и лихо оттренькали «Барыню».
Четырехголосый хор гимназистов спел народные песни: «Вдоль по улице метелица метет» и «Вниз по матушке по Волге».
Потом на сцену вышел стриженый, бледный паренек Цыпкин, вероятно, в чужом, не по росту, мундирчике.
— Я прочитаю балладу Жуковского «Перчатка»! — громко объявил он.
Мальчик читал взволнованно рассказ о рыцаре Делорже, дерзнувшем из-за каприза красавицы спуститься к хищным зверям за ее упавшей перчаткой… Вот он поднимает перчатку:
Цыпкин передохнул, посмотрел на нарядных дам и отчеканил заключительные строки:
Волна аплодисментов покатилась по залу и рассыпалась у ног Цыпкина. Мальчуган растерялся. Как-то неловко поклонился и исчез за кулисой.
В перерыве между концертом и танцами гости осматривали выставки, декорированные комнаты, заполнили буфеты.
И вот вдоль стен расставлены стулья. Блестит паркет. Музыканты на эстраде настраивают инструменты, шуршат нотными листами.
В проветренный зал вваливает молодежь, быстро расхватывая стулья. Наташа замешкалась, оказалась без места. Колька разыскал ей стул, а сам отошел к двери.
Послушный легкому взлету дирижерской палочки оркестр заиграл вальс Штрауса.
И тогда подошел к Наташе Игорь Кошменский. В черном с иголочки костюме, в белой хрустящей манишке и галстуке бабочкой, он замер перед девушкой в полупоклоне. Волнистые пепельные волосы упали на его высокий лоб, на темные брови, он что-то сказал, улыбаясь. Как распорядитель на танцах, он предлагал Наташе открыть вечер.
Наташа вспыхнула, медленно встала, смущаясь оттого, что все в зале смотрят сейчас на нее, потом тряхнула головой, засияла глазами и улыбкой и сделала короткий шаг к Игорю.
Игорь выпрямился, взмахом головы откинул волосы назад, протянул руку Наташе. Но в этот момент между ними встал Колька. Он колюче глянул в лицо Игоря и, почти не разжимая губ, процедил:
— Поищи другую!..
Кошменский не изменил позы, даже улыбался по-прежнему, только левая бровь дернулась, изогнулась, придавая матово-бледному лицу ироническое и презрительное выражение:
— Перестаньте глупить! — прошептал он с той же улыбкой: — Вы не на вашей Луковицкой. Мальчишка!
Чувствуя, как горячей кровью заливаются его щеки, как сжимаются кулаки, Колька зловеще прошептал:
— Ваше сиятельство! Если вы сию же минуту не оставите мою даму в покое, отведаете вот этой сдобы, — и он показал кулак.
Кошменский слегка пожал плечами, глянул через голову Кольки — он был гораздо выше его — и, повернувшись к залу, развел руками, покачал головой, словно извиняясь перед всеми.
Колька повернулся, увидел, что Наташа пробирается в толпе к дверям, почти бежит, прижав к губам платок. Он рванулся к двери, потом в коридор, в швейцарскую, бегал по всему зданию, но Наташи нигде не было.
Снова заглянул в зал. Игорь все-таки открыл вечер. Он шел в первой паре, держа за талию племянницу Булычева.
Колька почти до рассвета бродил по улицам, ругая себя последними словами, и с мучительным наслаждением твердил: «Да, да! Дурак! Мальчишка!».
Весенняя ночь
В учебных заведениях города закончились экзамены. Гимназистам вручили табели.
— Как дела, Черный? — остановил Кольку на гимназическом дворе Федос Ендольцев, один из любимцев Томеша.
— Потрясающие! Думал перетащат меня на брюхе в шестой. Зарезали.
— Значит, я посчастливее тебя. Нынче у меня без скрипа.
За воротами гимназии Федос спросил:
— Ты ведь домой сейчас? Ну, вот я с тобой маленько пройдусь. Скажи, правда ли говорят, что будто вы там у себя на Луковице построили спортивную площадку и занимаетесь гимнастикой?
— Конечно, правда. У нас — турник, параллельные брусья, шест для лазания, трапеция. Все самодельные. Достали пудовую гирю.
Федос просиял:
— Богато… Ну и занимаетесь? По-серьезному или так, ваньку валяете?
— Скажешь тоже. Конечно, серьезно. Пока нас немного. Восемь человек с девчонками.
— Послушай, а меня, долговязого, в свою семью не возьмете?
Колька окинул взглядом с головы до ног длинного, рукастого Федоса:
— Такому дяде будем рады.
— Черный черт, тогда по рукам!
У скверика Предтеченской церкви они столкнулись с вышедшим из ворот двухэтажного серого дома Дудниковым. Митя нес под мышкой скрипичный футляр. Колька представил друга Федосу:
— Сей юноша из наших. Скрипка не мешает ему заниматься гимнастикой.
— Присядем-ка на скамеечку, — предложил Федос. — Вон на ту.
