Они чокнулись и выпили.
— Дослужиться бы мне до прибавки, — жуя пирог, проговорил Санька. — Переменил бы квартиру и женился бы на интеллигентной барышне… вроде вашей Кати.
— Ишь ты… губа у тебя не дура, — заметил Тихон Меркурьевич. — Она, брат, Катька, у меня умница, в меня. Вот только характером не удалась. В Марину Сергеевну вся.
Санька хотел налить по второй, но гость накрыл свой стаканчик ладонью.
— Аминь! Ни капли больше. Дел много. Нужно подарок Катеринке купить. Кстати, не одолжишь ли, Саша, на это святое дельце целковый?
Санька знал, что его начальник вечно без денег. Жалованье выдавалось в собственные руки жене. Поэтому просьбе не удивился.
— Да, пожалуйста! Только рубля, по-моему, маловато. Какой же на рублевку подарок. Возьмите вот синенькую и купите Катерине Тихоновне что-нибудь стоящее.
Растроганный щедростью Саньки, Тихон Меркурьевич прижал парня к груди. С пятишницей в кармане вылетел он как на крыльях из Санькиного подвала.
«С таким капиталом можно бы заявиться в «Кавказ», послушать за рюмочкой рябиновой новый оркестрион, или — к Шнейдеру, откушать мюнхенского, или — позавтракать в «Стрельне»… Но сегодня нельзя».
На каланче пожарной части пробило десять. Тихон Меркурьевич взбежал по ступенькам в магазин Кардакова. Разглядывая парфюмерно-косметические, галантерейные, ювелирные товары, он ходил от приказчика к приказчику.
«Духи? Несессер? Редикюль? Зонтик? Шарф? Кулончик? Бусы? Что же выбрать такое, чтоб понравилось дочери? Куплю-ка лучше на платье, а не пустячок».
Перейдя улицу, Тихон Меркурьевич помчался по Спасской в Клабуковский универсальный, поднялся на второй этаж, где продавались ткани.
Выбрал кремовый шифон на кофточку.
Повеселевший, со свертком и серебряной мелочью в кармане, он солидно вышел из магазина. По пути спустился во фруктовый подвал Самитовой и на оставшиеся деньги купил персиков.
К шести часам стали собираться гости. Их встречала Катя, одетая в скромное серое платье. Девушки чмокались, мальчики жали руку, желали счастья.
Пришла маленькая сероглазая Женя Чардымова с интересным, стройным гимназистом Аркашей Пахтусовым. Следом за ними вбежала и повисла на Катиной шее другая подружка.
В квартире Ганцыревых сразу стало шумно и тесно. Тихон Меркурьевич, чувствуя себя среди юных помолодевшим, держался с гостями запросто, шутил, норовил услужить жене, но она отмахивалась от суетливого супруга, в общем, довольная им: не напился и дочке на кофточку подарил.
— Ну, где же твоя Наташа? — спросил Колька у сестры.
— Обещала к шести. Сходи, встреть ее на улице.
Наташа Веретина сблизилась с Катей только в последнее время, хотя учились они в одном классе. После ночного происшествия, упомянутого в газете, девушка заинтересовалась Катиным братом. Она уже знала, кто этот «неизвестный в гимназической фуражке». Кате так прямо и сказала, что Николай, по- видимому, личность романтическая, а такие — ей нравятся.
Катя рассмеялась: еще чего выдумаешь! Не вздумай сказать ему, а то он бог знает что вообразит о себе.
В сенях Николай столкнулся с нарядным, надушенным Бачельниковым, который прижимал к груди огромный букет белых и красных пионов — сокровище из оранжереи Рудобельского.
Колька ахнул:
— Вот это да! Чудо из сказок Шехерезады! Для Кати?
Бачельников кивнул.
— Подари-ка, Александр Степанович, вот этот! — Колька быстро вытянул из букета большой цветок с красно-белыми лепестками, понюхал и крикнул в дверь:
— Катеринка, принимай гостя!
Колька двинулся по направлению к Морозовской. Одетый в парусиновую рубашку с серебряными пуговками на вороте и в серые выутюженные брюки, он чувствовал себя именинником. Со взгорка сразу же заметил идущую быстрым шагом Наташу. «Какая она красавица! И как идет ей это сиреневое платье!»
Наташа помахала приветливо рукой, и Колька полетел навстречу — через дорогу.
— Это вам, Наташа, — протянул он девушке цветок. — Не обижайтесь, когда увидите у Кати целую охапку, а я вам только веточку.
Наташа ослепительно улыбнулась:
— Иногда веточка дороже целого букета. Спасибо, Коля.
Из распахнутых окон квартиры Ганцыревых слышались говор, смех, шум передвигаемых стульев, звяканье посуды. Когда Наташа с Колькой вошли в комнату, гости уже сидели за большим столом, украшенным Санькиными цветами.
— Наташка, милая! — закричала Катя. — Иди сюда.
Они сели на стул, обнявшись.
Колька притащил из кухни табуретку и втиснулся между Наташей и Бачельниковым. Саньке не понравилось, что пришельцы отодвинули его от Кати. Покосясь на Кольку, он подсунул ему стаканчик водки, а Наташе предложил портвейна.
— Это штрафные. Извольте пить за здоровье Катерины Тихоновны!
Колька задел краешком стопки Наташину рюмку, подмигнул Кате и, морщась, выпил водку, как горькое лекарство.
— Фу, какая мерзость! Ой, спасите, дайте чего-нибудь на язык!
Наташа подала на вилке ломтик сыра.
От следующей стопки Колька отказался.
— Споемте-ка студенческую! — предложил Санька и негромким тенором затянул:
— Ну, чего же вы? Катерина Тихоновна, Николай? Помогайте!
Саньку никто не поддержал.
— Может, некрасовскую «Тройку»? «Что так жадно глядишь на дорогу»? Не помните? Печально. Тогда выпьем. — Санька потянулся своей рюмкой через стол к Тихону Меркурьевичу.
— Пойдемте лучше на воздух! — предложила Катя.
Все, кроме Тихона Меркурьевича, Марины Сергеевны и Бачельникова, застучали стульями.
На дворе, за сараем, была большая площадка, ограниченная на северной и южной сторонах невысоким забором, на восточной — оврагом, заросшим репейником и бузиной.
— А ну, лови! — шлепнула Катю по руке Наташа, но неожиданно круто повернула на Кольку, ударила его по плечу и помчалась к кустам бузины на краю оврага.
— О, женское коварство! — воскликнул Колька: — Так умри же, умррри, неверррная! — зарычал он и ладонью треснул по спине зазевавшегося Аркашу.
