– Как не нужен? А кто нас увезет отсюда? – смеюсь я.
– Мои машины там будут стоять, за лесом. Как вертолеты улетят, вы закончите и идите к нам, аппаратуру бойцы погрузят. Они аккуратные.
– Спасибо. Тогда встречаемся за лесом. Увидимся.
– Удачи тэбэ, дарагой. – Ваха жмет мне руку, надевает очки и уходит вместе со своими молчаливыми грузинами.
Я про себя еще раз отмечаю его странную манеру говорить то с сильным акцентом, то на чистом русском языке. Наверное, кагэбешник бывший, не иначе, объясняю я эту странность моего нового знакомства. Еще, мне кажется, что он как-то печально посмотрел на меня во время прощания. Возможно, эта неземная грусть во взгляде свойственна всем продюсерам, работавшим в 1991—1993 годах в лесах Чечни, возможно, мне просто показалось. В любом случае Ваха оказался профессионалом своего дела. Что приятно.
Ко мне подходит главный америкос, Джефф Райот. В одной руке он держит пластиковый стакан с кофе, в другой – сигарету. Его ветровка застегнута под горло, но все равно он стучит зубами от холода.
– What’s up, dude?[3] – спрашиваю я со смехом, хотя и так все ясно.
– Such a cold, Anthony. It’s always like that here?[4]
– Of course, it’s not Miami beach, but I’m OK, Jeff.[5]
– You’re Russian bear[6], – смеется Джефф.
Я снимаю свою куртку и отдаю ее Джеффу, потому что на самом деле не так холодно или просто у меня начинает вырабатываться адреналин, который согревает.
– Take this, Jeff[7].
– O, thank you. And what about you?[8]
– I’m OK. I’ve got another thing[9].
Я достаю из заднего кармана джинсов плоскую фляжку с коньяком и отхлебываю из нее. Джефф рассматривает мою ветровку, во всю спину которой надпись большими буквами: HOMO MINOTAURUS. К нам подходит переводчица, с которой Джефф начинает обсуждать эту надпись. Она смеется и говорит:
– Знаете, Антон Геннадьевич, у всех режиссеров есть такие специальные стульчики, на спинках которых их фамилия написана. Как у Бондарчука, например. Вы прямо как режиссер.
– Я и есть режиссер, милая моя. И автор сценария, и продюсер, и режиссер. Все в одном флаконе.
Она переводит Джеффу, мы все начинаем хохотать, Джефф надевает мою ветровку, я протягиваю ему фляжку для более быстрого согревания, он делает большой глоток, чуть кривится и произносит:
– Excellent…[10]
Судя по всему, бухло здесь было не только у меня, потому что все участники съемок сгрудились около блиндажа, курят и передают по кругу какую-то бутылку. Кто-то включает непонятно как сюда попавший магнитофон, который начинает играть известный хит Глории Гейнор «I will survive». Над площадкой летит:
Я смотрю на часы и понимаю, что до подлета вертолетов осталось семь минут. Взяв мегафон, я скорей шутливо, чем строго, говорю:
– Але, дорогие товарищи, бухать прекращаем, нам работать еще предстоит.
От блиндажа раздается смех, музыку делают чуть тише, но не выключают совсем.
И все пританцовывают якобы от холода, продолжают передавать бутылку по кругу, кто-то из американцев даже подпевает. В общем, атмосфера самая что ни на есть кайфовая. Выглядит это так, как если бы большая компания выехала на игру в пейнтбол и сейчас все «разминаются коньячком», а после игры день плавно перейдет в пикник. В общем, повторюсь, всем очень кайфово.
И тут я услышал гул. Сначала он был где-то очень далеко, затем стал нарастать все ближе и ближе, так, что скоро превратился в стрекот пропеллеров. «Вот и началось», – подумал я. Над лесом появился первый вертолет, за ним другой, третий, четвертый.
– Всем камерам приготовиться! Командам занять свои места! Внимание на крупные планы. «Жертвы» готовы»? – объявляю я начало мероприятия.
– Готовы! – поднимает руку ответственный за массовку. Люди в массовке снимают куртки и предстают в изорванной военной форме, покрытой пятнами крови. Кто-то, одетый в форму работника МЧС, тащит сетку с пластмассовыми конечностями и банки с кинематографической кровью.
– Эй, ты, дятел! – кричу я ему. – Але, я к тебе обращаюсь, «эмчеэсник», куда ты прешься?
– Так ведь вы же скомандовали? – Мужик останавливается и кладет сетку и банки на место. – Как скомандовали, так я и пошел!
– Баран, это я камерам и массовке скомандовал, а не тебе. Декораторы появляются только после боя, когда мы «убитых» снимать будем, понятно?
– Понятно, Антон Геннадьевич. И что мне делать?
– Обратно вали, туда, где стоял. Снимать по моей команде «Оn the air», – объявляю я всем операторам. – Переведите американцам.
Девушки бросаются к главным в двух иностранных командах и, отчаянно жестикулируя, начинают тараторить. Иностранцы дружно смотрят в мою сторону, затем в небо и согласно кивают. На дальних закоулках моего сознания рождается вопрос: «Какого черта „вертушки“ летят со стороны Грузии? Должно же быть наоборот?» Но он тут же подавляется контраргументом о всегдашней тупости военных, заряженных на эту операцию. Картина в моем сознании нарисовалась примерно следующая. Генералы, которые получили бабки, передали по цепочке приказ направить четверку вертолетов для чегото вроде учений. Приказ миновал все звенья и наконец дошел до командира звена (или как он там называется). А командир этот решил, что лететь таким образом будет быстрее, можно сэкономить топливо, потом продать сэкономленное и купить пару ящиков водки. А то, что вертолеты появляются со стороны Грузии, в то время как видеоряд рассказывает о нападении российских вертолетов на грузинских пограничников, так это его, командира, не волнует. Это же не он потом монтировать и ретушировать все будет. Не его задача. Его задача – купить пару ящиков водки. И в этом, как мне в тот момент казалось, лежит вся сермяжная истина российской истории. В паре ящиков водки…
– Jesus…[11] – только и сказал Джефф, увидев вылетающих из-за контура леса вертолетов. Вся четверка зависла в воздухе и стала похожа на рыцарей Средних веков, которые стоят в полной боевой амуниции, готовые к ристалищу. Во всяком случае, окна кабины и тупая морда вертолета вызвали у меня ассоциации с рыцарским забралом и закованным в броню боевым конем.
– Impressive! Once I was on the air show, down to New Orlean. That was nothing, comparing what these guys doing![12]
– It’s another show, Jeff! It’s totally another show[13], блядь. – Я похлопываю его по плечу.
– Блиад! – радостно соглашается Джефф и кивает башкой.
И все-таки какого черта эти ебаные вертолеты прилетели с грузинской стороны? Я беру в руки мегафон и объявляю:
– Всем камерам внимание! Не снимать самолеты над лесом! Не снимать самолеты над лесом! Tолько в воздухе, когда они стрелять начнут! DON’T MAKE ANY PICTURES WHILE HELICOPTERS ARE ABOVE THE FOREST! DON’T MAKE A MOVE TILL I SAY!
Я стараюсь кричать как можно громче и все равно не уверен в том, что мои слова слышны в этом стрекоте лопастей. Один из вертолетов отделился от звена и стал описывать круги над нами. Выглядело это довольно грозно.
– Jesus! – снова говорит Джефф. – Watch that one, Anthony! O my God, check that out![14]
– God is not Jesus, anymore, Jeff! Your God is media! Remember! GOD IS MEDIA![15] – говорю я.
– Sorry[16]. – То ли у меня проблемы с дикцией, то ли здесь слишком шумно, Джефф наклоняется ко мне и говорит: – What do you mean?[17]
