Тут только узнали, что еще два месяца назад полк перебазировался под Мелитополь, в Сокологорное. Почти все это время он занимался тем, что перевозил имущество и личный состав других частей дивизии, также передислоцировавшихся в Северную Таврию — ближе к местам предстоящих боев. Это утешило: в тылу мы чувствовали себя неважно, думая, что ребята воюют без нас.
Были и другие новости. И среди них та, с которой свыкнуться казалось невозможным: погиб наш любимый комдив Николай Александрович Токарев…
Все, что мне довелось знать о жизни этого человека и что узнал теперь о его смерти, я постараюсь рассказать позже. Пока же предстояло как можно скорее занять свое место в боевом строю. Облетать отремонтированную машину, освоиться на новом аэродроме, привыкнуть к новым командирам. На должность комдива был назначен бывший наш комполка полковник Виктор Павлович Канарев, полком стал командовать майор Буркин, бывший инспектор ВВС флота. А нашей первой эскадрильей, взамен погибшего еще летом капитана Осипова, — капитан Чупров, прибывший из академии…
Произошло изменение и в моем экипаже: Панов уехал на учебу, на его место дали старшего сержанта Ивана Должикова.
8 апреля в полку состоялся митинг: 4-й Украинский фронт перешел в наступление на крымскую группировку врага со стороны Перекопа.
Для нас задача оставалась, по сути, прежней: блокировать полуостров с моря. Однако ответственность за ее выполнение возросла неизмеримо. Что Крым будет освобожден — это сомнений не вызывало. Но когда и какой ценой — во многом зависело от действий флота и его авиации. Доставить подкрепления своим войскам противник мог только морем. И только морем мог что-то спасти, когда неизбежность его поражения станет очевидной.
'Не выпустить из Крыма ни одного гитлеровца!' — этот девиз прозвучал в частях военно-воздушных сил Черноморского флота сразу же после получения известия о переходе наших войск в наступление.
С первых же дней сражения движение вражеских кораблей и судов на черноморских коммуникациях резко активизировалось. Полку предстояло вновь вспомнить второе свое назначение, стоявшее в его наименовании даже первым: минно-торпедный. Не прекращая активных действий по уничтожению плавсредств противника, производить систематическое минирование подходов к севастопольским бухтам, к портам Констанца и Сулина, а также Сулинского гирла и самой реки Дунай — с целью закупорки этой жизненно важной для вражеских войск артерии.
В ночь на 11 апреля восемь экипажей получили задание сбросить мины на входах в бухты Севастополя. Девятый — нанести бомбоудар по причалам Южной бухты и железнодорожному вокзалу, чтобы отвлечь внимание противника от самолетов-миноносцев.
В полночь приехали на аэродром. До постановки задачи чуть более часа время проверки готовности техники. Направляемся к своей «пятерке». Тишина. Ясная безветренная ночь. Над четким абрисом крыльев машины — яркие россыпи звезд.
Луч фонаря скользит по обшивке, капотам, винтам, шасси. На крыле механик Петров, в руках у него заправочный пистолет, просунутый в горловину бака. Моторист Ястербилов и оружейник Сергиенко помогают минерам подвешивать мины. Электрик Клейман проверяет спецоборудование. Техник Миша Беляков, склонившись, наблюдает за его работой.
Я наблюдаю за Мишей. Сколько раз вот в такие предстартовые часы приходилось мне заново поражаться необычайной способности этого человека уходить целиком в дело. С головой, говорится? Как же без головы. Тут, однако, не то. Не то слово. Нет его, техника Миши, сейчас, рядом с Клейманом, нет вообще в этом мире. Ведь он во внутреннем мире, не видимом нам, своем. И этот мир — самолет. Та же наша родная, непробиваемая «пятерка»! Вся она в нем сотни, тысячи механизмов, узлов и креплений, приборов и тяг… Все их надо в определенном порядке перебрать в памяти — обязательно все, непременно в порядке, случалось же в авиации, что за мельчайшими заботами забывали, к примеру, заправить баки, — перебрать и представить себе в настоящем, сегодняшнем виде, после замен, перетяжек, починок, представить в работе, на разных режимах, под всеми нагрузками и перегрузками, во всех положениях, обычных и необычных, но тем более вероятных в условиях боя… Огромнейший труд! Воображения, памяти, мысли… Ну и, конечно, души. Без работы души упущение неизбежно.
Еще час, полчаса, и самолет уйдет в небо. Уйдет без него и останется в нем. И все будет испытываться, уже бесцельно, на разных режимах и перегрузках, при повреждениях от огня. И только когда он вернется — этот вот, настоящий, закончит руление, заглушит моторы, и когда я, командир, встретив Мишин измученный взгляд, шагну к нему первый и, крепко хлопнув его по плечу, произнесу обычное 'Спасибо, Миша!' — только в этот вот миг… Самый счастливый миг в его жизни! Миг встречи, слияния двух самолетов. Огромная тяжесть спадает с души!
Вот чем объясняется эта его замечательная улыбка в ответ на скупую привычную похвалу. И он возвращается сам к себе. Становится вновь деловитым, заботливым и спокойным, лезет наверх, осматривает обшивку, считает пробоины, щупает тяги, опробывает рули, дает указания «ассистентам»… А дальше работа. С фонариком, ночью, под хлещущим ветром, под снегом, под льющимся без перерыва дождем. Видная всем и ценимая всеми, трудная, сложная, кропотливая, то и дело срывающаяся из-за нехватки чего-то, из-за оплошности чьей-то, но только не от того, что кто-то свалился, присел, задремал. Просто работа, руками и головой, до следующего старта, до нового перевоплощения человека в невидимый самолет…
— Машина готова, командир!
Проверяем, расписываемся в приеме. Я и штурман Прилуцкий — положено проверять.
Оставив на стоянке Должикова и Жуковца, отправляемся на командный пункт.
В просторной землянке уже собрались летчики и штурманы. Командир полка Михаил Иванович Буркин кратко останавливается на обстановке. В итоге двухдневных напряженных боев прорвана первая, главная полоса обороны противника. Наступление развивается успешно, наши войска в ожесточенных боях заняли сильный узел обороны врага — Армянск. Гитлеровцы, неся большие потери в людях и технике, отходят на вторую полосу — Ишуньские позиции.
— Задача остается прежней. Последовательность взлета, ось маршрута, места постановки мин каждому экипажу укажет начальник штаба. С противовоздушной обороной в районе постановки ознакомит начальник разведки…
У стены на большом фанерном щите — крупномасштабная карта Севастополя. На ней с примерной аккуратностью нанесены аэродром ночных истребителей противника, позиции зенитной артиллерии, прожекторные установки — сплошное ажурное полукольцо из маленьких синих зловещих значочков.
— Надеюсь, все ясно? — ставит «катюшу» обратно на стол начальник разведки майор Конзелько.
— Куда ясней! — шумно вздыхает штурман Галухин. — Как бы на месте еще и больше не прояснилось…
— Если растревожите, окажетесь как под рентгеном, — уверенно подтверждает Конзелько. — Что вы хотите — Севастополь!
— Да, Севастополь… Думали ли когда…
— Ну, это уже лирика, — деловито прерывает начштаба майор Немировский. Товарищ Дуплий, приступайте к инструктажу штурманов…
Ровно в полночь поднимает в воздух свой до предела нагруженный бомбардировщик заместитель командира полка майор Корнилов. Затем на старт поочередно выкатываются самолеты-миноносцы. Взлетают Александр Дарьин, Федор Федоров, Александр Пресич, Валерий Федоров, за ним я, за мной — Александр Ковтун, Иван Киценко, Семен Самущенко.
Ночной полет, каждый экипаж действует самостоятельно.
Подходя к Севастополю со стороны моря, еще издали видим: голубые ножи прожекторов бешено мечутся по небу, скрещиваясь, будто затачиваясь друг о друга, меж ними, как искры, сверкают разрывы снарядов. Это работает Корнилов со своим штурманом Сергеем Прокофьевичем Дуплием. Да, нелегко им! Одна надежда — маневр. Мастерство Александра Васильевича известно. Непроизвольно передергиваю плечами, вспоминая собственные отвлекающие полеты — над Феодосией, Керчью, Таманью…
Два огненных меча скрестились, остановились, поползли, как бы борясь и одолевая один другого. К ним перекинулся через все небо еще один и еще, рамочка-пирамидка в месте их встречи срезалась в
