треугольник, тот, как бумажный, стал остригаться со всех трех сторон… Вот он, рентген, поймали, гады! С земли забили оранжевые фонтаны, разбрызнулись сотнями фосфорических искр…
И тут же все погасло. Затмилось огромным огненным полыханьем, раз за разом, внизу…
— В цистерны влупил! — захлебнулся восторгом Жуковец. — Сам, фриц, почитай газетку!
— При бесплатном освещении, — дополнил Должиков.
На боевом курсе схватили. Сейчас вырвется, если…
— Сколько до сброса? — спрашиваю Прилуцкого.
— Подходим, командир. Даю вертикальную скорость…
Снова тишина. Подбираю режим моторов. К бухте планируем почти бесшумно. Николай прилип к переднему блистеру — высматривает ориентир для отсчета времени. Миноносцы, ушедшие раньше нас, противником, видимо, не были обнаружены. Отлично работают Корнилов с Дуплием, дай бог вырваться им из этого ада…
По воде бухты стелятся голубые расплющенные овалы: прожекторы с мыса Херсонес обшаривают морскую гладь у берега.
— Дрожат фрицы! — комментирует Жуковец. — Боятся, нет ли десанта.
Корнилов опять в лучах. Разрывы зениток бешено пляшут вокруг блескучего крестика. И вновь позади него, где-то в Южной бухте, вспухают клубящиеся разрывы.
Последние сбросил, теперь-то вывернется, — вздыхает Прилуцкий. — До цели пять минут, командир!
Подходим к берегу. Сам берег почти не виден, мы его больше определяем по вспышкам зениток и частоколу гигантских свечей.
— Снижайся еще, командир. Так… Разворот… Доворот…
Под нами Камышовая.
— На боевом!
Через минуту машина «вспухает». Еще через полминуты — опять.
— Мины сбросил!
Разворачиваюсь вправо. Облегченный самолет охотно набирает высоту, попутный ветер увеличивает скорость.
— Домой придем на двадцать минут раньше расчетного, — весело оповещает экипаж штурман.
— Как, Коля, после каникул?
— Все как по нотам, командир! Три месяца перерыва, не шутка. Замена обоих моторов на самолете…
У капонира нас ждет весь технический экипаж.
— Спасибо, Миша! — жму крепкую, приятно скользкую от въевшихся масел ладонь Белякова.
В ответ та улыбка, значение которой я понял по-настоящему, кажется, только сегодня.
Задание выполнили успешно все экипажи. Главная заслуга тут — штурманов. Ну и, конечно, Корнилова. Пострадала одна его машина, и то незначительно, если учесть, в каком побывала аду…
Утро 11 апреля. Наша эскадрилья вновь на дежурстве — пять бомбардировщиков, два торпедоносца. Готовность к вылету — тридцать минут. Ведущий всей группы — комэск капитан Чупров, пару торпедоносцев приказано возглавить мне. Задача — комбинированный удар по кораблям: их должны обнаружить экипажи самолетов-разведчиков 30-го разведывательного авиаполка.
Потянулось время. Погода сложная, с утра по низинам залегал туман. Днем он поднялся, но высота нижней кромки оставалась не более двадцати — тридцати метров.
К вечеру на стоянку прибыл замполит майор Шевченко. Радостная весть: войска 4-го Украинского фронта прорвали оборону противника на всю глубину, овладели станцией Джанкой.
Экипажи ответили дружным «ура».
— Еще не все, — переждал шум Иван Григорьевич. — Только что стало известно: перешли в наступление войска Отдельной Приморской армии. Сегодня они освободили Керчь!
Не успело затихнуть второе «ура», появился посыльный из штаба: Минакова и Ковтуна со штурманами срочно вызывает командир полка.
— Ну вот, и работка подвалила, — улыбчиво прищурился Иван Григорьевич. Бегите, хлопцы, я тут проверю, все ли готово к ночному вылету.
В штабной землянке, кроме нас, собрались Корнилов, Чупров, Пресич, Федор Федоров, Алфимов. Все — со штурманами.
— Погода сложная, — несколько необычно начал постановку задачи командир полка. — Полетите во второй половине ночи. Приказано поставить минные заграждения в Сулинском гирле. Сейчас уясните задание и отправляйтесь на отдых.
На аэродром вернулись в час ночи. Здесь все уже было готово. Под фюзеляжем — новые, еще не испытанные нами мины. В лучах фонарей они выглядят особенно внушительно.
В два сорок пять взлетел первый. Жду своей очереди. Как назло начинает моросить дождь, мгла сгущается в мутный кисель. Выруливаю на старт, набираю скорость. Машина нехотя отрывается от земли, с трудом взбирается вверх. Осторожно, с небольшим креном — «блинчиком» — разворачиваюсь, ложусь на заданный курс. Лечу вслепую, ни земли, ни неба. Трудно будет штурману выйти в заданный район, если и дальше не прояснится. На всякий случай стараюсь предельно точно держать курс и режим.
Час полета над сушей, затем море. Облачность стала рваной, улучшилась видимость. А еще через тридцать минут открылось все звездное небо.
Прилуцкий подает команду на снижение. Затем начинается обычное:
— Командир, вправо пять. Еще пять вправо. Высоту так держать!
Увеличиваю обороты, перехожу в горизонтальный полет.
— Пошли! Легкий рывок. Самолет становится послушней.
— Парашюты раскрылись! — докладывает Должиков. О точности не спрашиваю: в такой обстановке мой штурман промазать не может. Один из лучших минеров, в первых полетах участвовал, к устью Дуная, еще в тридцать шестом полку, с замкомэском Осиповым…
Ложимся на обратный курс. Экипаж молчит, убаюканный гулом моторов. Все заботы позади, мысли обращаются к дому. Сначала к ближнему — аэродрому, нашей кают-компании, где обитаем теперь чаще днем, чем ночами. Потом к дальнему, к родным Минводам. Как там мать, отец? Что-то долго нет писем. И от Тамары, моей милой невесты. Сколько времени уже нет? А сколько прошло, как побывали там в отпуске вместе с Прилуцким? Но считать лень, начинает клонить в сон…
— Штурман, сколько времени мы в полете?
— Три часа двадцать минут.
— А Минводы помнишь?
— Помню, как же! Держись, командир; Не хватало воткнуться в море… Как думаешь, освободят наши Крым к 1 Мая? И Севастополь?
Тут вмешивается Жуковец. О Севастополе он равнодушно слышать не может.
— Главное, оборону внешнего обвода прорвать, а там пойдет!
— Тебя бы командующим назначить, Сашок! — подает голос Должиков.
— Я и на зама, пожалуй, согласен. Ты там доложи…
— Ладно, поговорили, ребятки! Про воздух не забывайте, а то что-то больно уж нам везет.
— Возим подарочки, как невесте…
Угадал штурман слово. Или я сам машинально шепнул его в ларингофон? Может быть, мысль отзывается незаметно в колебаниях голосовых связок? Устарелое слово. Вслух я Тамару так не зову, даже с Прилуцким, когда вспоминаем свой отпуск в Минводах. А про себя — только так. А что — девушка? С девушками гуляют, девушки пишут, девушкам обещают… У нас — уговор. Уже и родители, ее и мои, как родные. От них, верно, слово-то и пошло…
— Светает, командир.
Светает. Внизу проглядывается лента шоссе Мелитополь — Геническ. Ориентир тебе, Коля!
— Не заблудимся, не в лесу!
Снова лишь гул моторов. Удачно сменили их, работают как часы. Сто раз, верно, проверил Миша. Опять как новенькая наша старушка «пятерка». Дотянет и до конца войны. Если, конечено…
