толщиной в тысячу метров. Третий ярус. И вот, наконец, чистая голубая даль, пронизанная лучами заходящего солнца.
— Да… Если так же и там… — ворчит про себя Прилуцкий.
— При любых условиях, — сказал начштаба.
— Да, а если врежемся в гору, так сам же потом…
— 'Потом' не будет, Коля. Тот свет будет. Тот, представляешь? А Немировский на этом останется. Григорий Константинович. Так что можешь не беспокоиться.
Солнце падает за горизонт, сразу наступает темнота. Облачность понижается, в ней появляются разрывы. Летим на высоте полутора тысяч. Над берегом в районе Алушты лишь редкие отдельные облачка. Впереди вырисовывается вершина Чатыр-Дага — огромный стол. Берем курс на Калан-Баир. Опять облачность. До места сброса считанные минуты. Снижаюсь до высоты гор.
— Ну как, Коля?
Не отвечает. Приник к остеклению в носу кабины.
Отрывается, открывает боковую форточку — в кабину врываются струи переохлажденного дождя.
— Рискнем еще, командир?
— Тебе виднее…
— Виднее… Все шутишь? Пожалуй, можно метров на шести…
Снижаюсь. Чувствую холод в спине. Отношу за счет открытой форточки.
— Ну как, Коля?
Внизу мелькают какие-то бесформенные пятна. Прилуцкий дает команду на доворот. Еще. В одну сторону, в другую…
— Ни фига, командир! Может, еще… Из-под шлема на очки стекают струи пота. Спина прилипла к бронеспинке.
— Смотри, Николай.
— Давай, сколько можешь…
Могу. Сжимаюсь в ожидании страшного удара…
— Вправо десять!
— Нашел?
— Кажется, вижу… Ага, вроде ромбом!
— Панов, Жуковец! Приготовиться к сбросу!
— Давно готовы, командир!
Кружу на месте, боясь задеть крылом гору. Штурман опять молчит.
— Два градуса вправо! Так держать! Выбери крен! Наконец нажимает на кнопку электросбрасывателя. Машина вздрагивает. Невольно вздрагиваю и я.
— Панов?
— Сбросили, командир!
С минимальным креном иду по кругу. Выбираюсь из смертельных объятий гор.
Все парашюты раскрылись? Светить не будем?
— Все! Не требуется светить.
— Уф-ф!.. Молодец, штурман!
— Уф-ф!.. Молодец, командир!
— Значит, не будет, Коля, того-то света?
— Вроде не будет. Пока. Только насчет Немировского ты ошибаешься, Вася. Он бы и там нас нашел. Представляешь? Всю загробную жизнь заниматься разбором…
Представили. И мы со штурманом, и стрелки. Дружно погоготали в ларингофоны.
Несколько дней подряд над морем и побережьем стояла сквернейшая погода. Самолеты-разведчики улетали и возвращались с полпути — кругом туман, низкая облачность, грозящая обледенением…
5 декабря подготовили торпедоносец к вылету, заступили в боевое дежурство. Вдруг распоряжение: снять торпеду. Когда стальная сигара уже лежала на аэродромной тележке, к стоянке подкатила штабная «эмка». Майор Немировский против обыкновения торопливо распахнул дверцу:
— Минаков! Вас и штурмана срочно вызывает начальник штаба дивизии. Садитесь в машину!
— Что бы означала такая честь? — подтолкнул меня локтем Прилуцкий.
— Садись, там увидим. Планшет прихватил? Обычно задачу на боевой вылет нам ставили в полку, в эскадрилье. И вдруг, да еще по такой погоде…
Начальник штаба дивизии подполковник Петр Григорьевич Кудин встретил как старых знакомых.
— Садитесь, гвардейцы! Прошлое задание вы выполнили отлично. Весь груз попал по адресу. У партизан опять чрезвычайная обстановка. Несколько дней назад немцы, прочесывая лес, зажали один из отрядов. Окружили. Ребята отчаянно сопротивляются, отбивают атаку за атакой. Но… кончились продукты, кончаются и боеприпасы. Пятый день едят ремни. Понятно?
— Понятно…
— Тогда прошу к карте.
На крупномасштабной штабной карте район обведен кружком с копейку. На наших его пришлось обозначить жирной точкой. Вот тут и попади…
— Шесть стокилограммовых десантных мешков возьмете? Понимаю, аэродром раскис…
— Можно взять больше. Три подвесим на внешних замках, семь — в фюзеляж.
— Поднимешься? Молодец! Время взлета рассчитайте сами. Задание командования флота! Впрочем, что вас убеждать…
Обратно доставили той же «эмкой».
К самолету уже подвезли дополнительные мешки.
Затащили их через нижний люк кабины стрелков.
Штурман проложил маршрут, сделал расчет полета. Решили взлетать за два часа до захода солнца, чтобы в светлое время пройти над морем, в глубоких сумерках пересечь береговую черту, с началом полной темноты войти в район сбрасывания.
Метеорологи не утешили: погода по всему маршруту прежняя.
Однако после обеда над аэродромом облачность приподнялась. Командование решило провести тренировку молодых экипажей, прибывших в полк недавно.
Мы выжидали свое время на стоянке. Близкий шум моторов привлек внимание. Машина шла со снижением со стороны гор. На границе аэродрома выровнялась и понеслась в горизонтальном полете на высоте метров сорок-пятьдесят.
— Провозят на низкополетной, — заметил Николай.
— Для торпедной высоковато…
— Для начала. Наверно, попал слабачок. На следующем заходе снизятся.
Самолет подходил к центру летного поля. Вдруг резко перешел на снижение и врезался в землю. Взрыв… Разлетающиеся во все стороны обломки — последнее, что запечатлелось в глазах…
Несколько секунд мы стояли в оцепенении.
— Кто был инструктором? — ухватил Николай за плечо пробегавшего мимо техника с белым, как мел, лицом.
— Мой командир… Пустите…
Техник Громова! Неужели Борис… Сердце сжалось от нестерпимой тоски.
На месте катастрофы мы увидели только воронку и догорающие в ней обломки машины. Борис Громов, какой летчик! Очевидно, прежде времени доверился ученику, утратил чувство опасности…
— Командир! До взлета двадцать минут, — тронул меня за рукав Жуковец.
В тяжелом молчании вернулись к своему самолету. Аэродромная команда спешно засыпала воронку, трамбовала, растаскивала обломки. Впрочем, взлетная полоса повреждена не была.
Места в кабинах заняли так же молча.
Взлетел, не заметив ни мокрой, грязной полосы, ни груза лишних мешков. Так же машинально лег на заданный курс, выбрал удобную высоту.
Полчаса, час… Под крылом бескрайняя водная равнина, белые полосы валов. Прямо над кабиной —
