Начитались поэтесс Серебряного века!
Зое предложили уйти «по собственному желанию»; интеллигентные коллеги сочувственно качали головами, не потому, что она оставалась без работы или была окружена недобрым любопытством, — эти головы качались, отрицая Зоину любовь, будто доподлинно знали, что высокие чувства возникают не так, не там и не с теми.
Зайдя на кафедру филологии в последний раз, Зоя, пересилив себя, оглянулась на притихших коллег, ей показалось, что им едва ли были знакомы чувства, чистоту которых они так защищали… Дама-ректор, подписывая Зоино заявление, строго сказала:
— Возьмите себя в руки, Зоя Андреевна! Разлагающее влияни
Только седой декан на прощание пожал Зое руку и пожелал держаться:
— Все эти увольнения, Зоечка, ничто перед тем, что мы все умрем!
И Зоя улыбнулась, а потом плакала на Ритином плече:
— Они назвали это аморальным! Не потому, что семья, — вообще!
Марго гладила Зою по волосам и молчала: ей было плохо от Зоиной боли, и она знала, что за всю грядущую жизнь гонений и страданий она может дать любимой только свою любовь: грубую, ревнивую, нежную, страстную и… нескончаемую.
Зоя слышала эти мысли и успокаивалась: «Все можно выдержать, лишь бы она была!»
Они лежали, прижавшись друг к другу, и чувствовали друг друга разгоряченной кожей. Марго нравилось делать так, чтобы Зоин взгляд терял сосредоточенность, и она жадно ловила глазами рождение этой сладкой поволоки… Зоя любила, когда ее кареглазая подруга превращалась в завоевателя; в каждом жесте Рита была властной и бережной, а потом у нее на лбу выступала испарина и она отворачивала лицо, пытаясь успокоить дыхание рядом с Зонным ухом…
Они целовали друг друга с тем же трепетом еще тридцать восемь лет…
— Не знаю, что там Платон говорил о бескорыстности и чистоте однополой любви, по-моему, это распущенность. Но я Зою не упрекаю, она за свою ошибку всю жизнь расплачивалась. — Анна Михайловна сматывала клубки уже в три нитки,
— Ошибку? Она что же, отказалась от Марго? — Алиса снова посмотрела на снимок.
— Да нет же, за это и расплачивалась. Хотя… Марго, конечно, тоже досталось.
…Зои разучилась болеть: любая простуда была не в счет, если это могло помешать их встрече с Ритой. Иногда та открывала дверь и видела на пороге дрожащую от озноба Зою, тогда Марго укутывала подругу в шерстяной плед и на маленьком столике возле торшера заваривала чай с сушеными цветками липы, потом доставала из буфета новую банку варенья и, раскладывая его по розеткам, пробовала первой: если оно кислило, Рита морщилась:
— Не скисло, но задумалось!
— Кто задумался, Рита?!
— Варенье задумалось; киснуть или еще подождать!
И обе смеялись и пили чай с вареньем, а после Зоя по-хозяйски заглядывала в Ритин шкаф и, несмотря на ее протесты, садилась штопать вещи и просила Марго сыграть на гитаре; потом они зажигали свечи и рассказывали друг другу истории…
Своему другу детства — Анечке Зоя рассказывала про них с Ритой мало; давние подруги стали созваниваться редко, и Ане казалось, что Зои вообще не бывает дома.
Познакомились Аня и Марго в театре на одном модном спектакле, куда доставал билеты Анин муж — будущий дедушка Алисы. Аня строго оглядела коротко стриженную девушку в брючном костюме, бережно подталкивающую за талию замешкавшуюся в проходе Зою. Та, заметив подружку, потянула Риту за рукав.
— Вот и Аня, про которую я тебе столько рассказывала.
Аня выступила им навстречу.
— Анечка!.. Знакомься, это моя Рита, Марго!— Зоя сияла.
Марго протянула Ане руку и, слабо улыбнувшись, пристально заглянула ей в глаза.
Потом в телефонном разговоре Аня спросила:
— Зойка, зачем тебе это нужно?
После паузы Зоя строго ответила;
— Анечка, я к тебе очень хорошо отношусь, наша дружба выдержала очень тяжелые годы, но, если ты позволишь себе пренебрежительно отзываться о Марго и наших с ней отношениях, мы с тобой не сможем общаться!
Анна Михайловна запомнила эти слова и впредь не высказывала своего мнения; они вместе ходили в гости и даже ездили в дом отдыха: Аня — с мужем, Зоя — с Марго; первым хватало такта не выражать осуждения даже взглядами, вторым хватало чувства, чтобы идти за руку с поднятой головой.
Всорок шесть Зоя серьезно заболела. И это была их с Марго первая из двух долгая разлука.
Она лежала в больнице, с трудом открывая глаза, а ее уже вернувшиеся из армии сыновья дежурили в коридоре больницы, чтобы не пускать к ней Марго. Ее, негодующую, они силой выводили на улицу, подталкивая в спину. Она никогда не сопротивлялась в самом отделении, но стоило им оказаться в фойе первого этажа, как Марго отталкивала от себя свой конвой и в самых нецензурных выражениях требовала не препятствовать… Они были моложе, они были сильнее, они были мужчинами, и они выводили ее, больно ухватив за предплечье.
— Оставь мать в покое, проклятая извращенка!.. Отец из-за тебя пить начал!
Однажды, вылетев за дверь, Рита упала на ступеньках; один из сыновей испуганно остановился в дверях и впервые обратился к этой женщине с седеющими висками по имени:
— Простите, Маргарита, я не хотел.
Руки ей он не подал. Марго поднялась и, вытирая рукавом разбитый подбородок, грустно посмотрела на него.
— Ты же Зонн сын, ты не можешь быть таким жестоким.
Марго развернулась и ушла. На следующий день, перед операцией, Зоя шепотом спросила у сыновей:
— Маргарита НС приходит, она здорова?
Они пожали плечами;
— Даже не звонила.
Зоя закрыла глаза, и из-под ресниц выступили слезы: она знала, что это расплата — за их детство, в котором ее не хватало, за осуждение окружающих, которое травмировало и детей. Зоя знала, что Рита не могла не прийти, разве только с ней самой что-то случилось… Ислезы еще сильнее полились по ее щекам.
— Ладно тебе, мам, еще убиваться из-за того, что твоей любимой подружке на тебя больную наплевать! — сказал младший, сжав челюсти.
— Глупый мальчик, прости меня…
Зою оперировали много часов; в тот день, как и в долгие последующие, когда Зоя не приходила в сознание, Рита больше не рвалась в больницу. В длинном габардиновом плаще поверх брюк она впервые в жизни пришла в церковь… Старушки оглядывались на странную женщиу, которая уже несколько дней входила в храм, накинув на лоб просторный капюшон, и, не оборачиваясь, подходила со свечой к иконе Богородицы. Только там она поднимала глаза и часами стояла, глядя из-под темной челки поверх горящих свечей. Челка белела с каждым днем.
Потом к Зое вернулось сознание, и вскоре ее перевезли домой. Она сразу же потянулась к телефону и, неожиданно властным движением остановив родственников, набрала номер Марго.
— Я вернулась, Ритонька!
— Я знаю — звонила в больницу. Ты как?
Рита никогда не выражала эмоций голосом, если только не ругалась, и, услышав такое спокойное приветствие подруги, Зоя успокоилась; все хорошо, ее Рита не изменилась, ничего страшного не было, эта болезнь забудется, как страшный сон.
Когда Марго приехала к Зое, свекровь, посмотрев в глазок, встала перед входной дверью.
