— Эвон! Говорит, не доживет столько, надоело!
Кирш встретилась с дедушкой глазами, и по телу прошла дрожь: у него были совершенно живые, полные страдания карие глаза, где-то там, внутри изношенного, обездвиженного тела, жила не соответствующая ему, желавшая иной жизни душа… Скулы свела легкая судорога, в глазах защипало, и Кирш отвернулась, чтобы старик не увидел ее взгляда.
Кот снова обхватила больную голову; Кирш долго разглядывала черный прямоугольник казенного окна, потом тихонько толкнула Кот плечом:
— Слышишь, жужжит?
— Что «жужжит»? — не поняла Кот.
— Ну лампы эти жужжат, больничные, дневного света! Рэй все говорила, что у нее на работе так же: грязные пробирки, казенные стены и это жужжание невыносимое.
Кот усмехнулась, не поднимая головы, и низко протянула:
— Кирюш, ты, наверное, тоже головой ударилась. Ты, часом, с Алиской-то своей волшебной не подралась, а? Чего тебе эти лампы с их жужжанием?!
— Воплощенная беспредельная тоска!..
Кот равнодушно пожала плечами и скоро впала в дрему. Дедушка тихо плакал, старуха спала, ссутулив плечи и не расслабляя нахмуренного лба. Кирш достала телефон и начала набирать сообщение, проговаривая его шепотом себе под нос: «Ночь без тебя еще темнее, одиночеству в ней нет конца, когда нет тебя!»
Трещины не обнаружилось, и, наложив повязку, Кот отправили домой на щадящий режим и наблюдение поликлинического хирурга.
— Оставайся?! — попросила она, когда Кирш, доставив ее до дома ранним утром, собралась уходить.
Кирш помотала головой и, поставив в углу пакет с купленными в ночном магазине продуктами, закрыла за собой дверь.
Она хотела попасть в деревню до пробуждения милиционеров. Нужно все подготовить к встрече Нового года, если, конечно, не придется встречать его в одиночестве: Алиса ответила на вчерашнюю дневную эсэмэску очень скупо: мол, дела нормально, едет…
Зазвонил телефон, и Кирш включилась, не сомневаясь, что это Кот. Но определился номер Стеллы.
— С каких это пор ты так рано встаешь? — спросила Кирш ледяным голосом.
— Меня забирают, слушай…
Кирш первый раз слышала настоящий Стеллин голос — без слащавости, без кокетства, без утомленного высокомерия — просто испуганный женский голос.
…Стеллу поджидали дома Левушкнпы братки, об этой засаде знали опера, и их взяли всех вместе с хозяйкой…
Стелла взволнованно шептала в телефон, икто-то грубо поторапливал ее… Кирш остановилась ислушала Стеллу, стоя посреди темной еще, пустынной улицы.
Стелла рассказывала про то, как долго кричала в свое единственное посещение Галинипого дома Лиза: бедная Лиза хотела, чтобы Долинская оставила в покое Кирш, и ещехотела денег и в красках расписывала, как «накроет» Галинину золотую героиновую жилу…
— Глупый шантаж! Бедная девочка! Я правда не хотела, Кирш! Я думала, мы просто увеличиваем ей дозу — ив этом месть, я не знала, что она вообще не употребляла! Галина обманула меня, она вообще уничтожила меня! Прости меня. Кирш!!! — исступленно шептала Стелла.
Кирш молчала, массируя двумя пальцами веки. Наконец спросила:
— Тебя забирают, да?
— Кирш, единственное, чем я могу отомстить ей: она сейчас в аэропорту, у нее через пару часов самолет в Женеву! Я слышала — менты сказали. Они туда сейчас поедут.
— Я буду там раньше, — сказала Кирш, уже убрав телефон, и решительно направилась к шоссе.
13
— Апчхи!
Соседка Люба стояла наверху стремянки и подавала Алисе одну за другой пыльные книги темно- зеленого цвета.
— Хоть примерно, в каком томе-то?
Алиса покачала головой.
— У Маргариты Георгиевны в отдельном сборнике, а у меня в новом трехтомнике вообще цикла «Подруга» нет.
— А ты раньше-то читала?
Алиса кивнула. Делиться с Любой сокровенным не хотелось, и она говорила только в общем, без лишних эмоций и подробностей.
Наконец Люба решила открыть оглавление сама и вскоре, победно цокнув, взмахнула книгой над своей головой и начала быстро спускаться по ступенькам стремянки,
— Держи!
Алиса присела на диван и открыла заветный том. Люба уселась на стремянку и выжидающе молчала, наконец не выдержала:
— Ну?!
Алиса начала читать сдержанно, без выражения, прислушиваясь к собственному голосу:
Вы были уже с другой,
С ней путь открывали санный,
С желанной и дорогой.
Сильнее, чем я — желанной…
…И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд —
Не более — вслед глядела.
И гладила длинный ворс
На шубке своей — без гнева.
Наш маленький Кай замерз,
О Снежная Королева».
— Ну надо же-с… — Люба сидела расширив глаза. — Цветаева — и женщину любила!
Алиса захлопнула книгу и встала.
— Я верну.
— Ты еще к ним поедешь, к знакомым-то своим? Как у них дела-то? — спросила Люба уже в дверь.
Садясь за свой письменный стол с открытой книгой, Алиса шепотом проговорила только что прочитанную строчку: «Не женщина и не мальчик, но что-то сильнее меня!» И ей показалось, что нет и не было молодой женщины Алисы — дипломированного специалиста с пятилетним опытом серьезной работы,
