Преистория Славяно - Русов

видно.

Л. Нидерле говорит, что 'так их называли соседи и скорее всего восточные. Западные соседи Поляков — Лютичи, Ободриты и Сербы — этого названия не знали, в противном случае следы его сохранились бы в многочисленных известиях западных источников'.

Это, конечно, верно только наполовину: если Поляки всегда жили только на одном месте, непонятно, как их западные соседи не знали названия «Лях», но если Поляки в это время жили, скажем, севернее? Тогда более северные соседи будут знать старое имя, а новые, более западные и южные, будут их называть новым именем, не похожим на 'Лях'.

Л. Нидерле говорит, что Поляне были земледельцами, а Ляхи охотниками. Мы можем принять это без особых доказательств, но Л. Нидерле не доказывает и этого, а просто высказывает предположение. Оно правдоподобно. Тем не менее логически оно не следует из рассуждений ученого.

Дальше Л. Нидерле делает экскурсию в лингвистику, упоминая работы В. Ягича, А. Соболевского, В. Негрина, Е. Бернекера, которые выводят слово «Лях» из слова 'ленда',[397] русского 'ляда',[398] чешского 'лада'.[399] Весьма путанно он объясняет, что жители полей — хлебопашцы, а жители «ляды» — нераспаханных полей — охотники и скотоводы. Таким образом, «Ляхи» первоначально были охотниками, а «Поляне» — хлебопашцами. Областью «Ляхов» было Повисленье, Мазовщина[400] и Малопольша, где наименование «Ляхи» удержалось до сих пор.

'Отсюда, — как говорит Л. Нидерле, — понятно, почему русские Славяне и Славяне, обитавшие в Венгрии, звали Поляков «Ляхами», в то время, как Лютичи, Сербы, Ободриты,[401] знавшие в качестве соседей только Полян, называли и весь народ этим вторым именем'.

Л. Нидерле все же настаивает, что это 'экономическое различие между Ляхами и Поляками само по себе не обозначает предшествовавших ему этнических различий между обеими группами населения'. Таким образом, он не настаивает на положительном[402] заключении из этого различия, что несомненно неверно, так как такое различие было и этническим.

Другой вопрос, насколько данное различие было глубоким. 'Ряд историков Польши все же сделал вывод, что Ляхи были иного происхождения, чем остальной польский народ, и что они пришли со стороны, подчинили население и удержались в виде шляхты, вскоре полонизировавшейся, но по происхождению бывшей все же чужой'. Так говорит Л. Нидерле. Наше мнение: эта идея не лишена значения.

Действительно: те же Варяги, которые пришли в Новгород и Киев (западные Славяне, но не 'Норманы'!), должны были прежде пройти через польские земли и сделать что-то подобное там, а затем — идти на Русь. Именно, исходя из русской истории и правильно определяя понятие «Варяги», можно объяснить эту главу польской истории, а вместе с тем, исходя из истории польской, можно осветить некоторые темные места истории русской.

Так эта теория 'чужеземного происхождения польской шляхты' появилась в польской историографии еще в 1730 году, проповедуемая сначала робко, а позднее, с 1837 года, все настойчивее. Эта точка зрения защищалась И. Лелевелем, К. Шайнохой, В. Мациовским, А. Куником, А. Беловским, а позднее главным образом Фр. Покосинским. Лелевел и Беловский видели в польской шляхте касту, пришедшую с Балкан; Шайноха и Куник видели в ней германскую дружину (обратим внимание на аналогию с «Норманами» в русской истории! Прим. Ю.М.); Мациовский — племя полабских Славян; Пекосинский считал, что Лехиты — обитатели здешних мест, а шляхта — захватчики, пришедшие в VIII–IX вв. из земли Ободритов[403]' (см. Л. Нидерле, 'Слов. Старожитности', III, стр. 229). Однако, говорит Л. Нидерле, 'историческими свидетельствами эти теории не подтверждаются'.

Но что-то ведь заставило этих ученых так думать? И если даже нет 'исторических свидетельств', то есть «что-то», зовущее пересмотреть вопрос. Его нужно пересмотреть! Археология дала недостающие свидетельства. Теперь вопрос стоит еще серьезнее, и отмахиваться от него никак нельзя.

Л. Нидерле говорит: 'Такого известия, которое подтверждало бы приход особого племени завоевателей и образование из него шляхты, нет. Польское дворянство, как и всякое другое, образовалось в результате эволюции старых социальных отношений, и если в этом процессе и приняли участие чужеродные элементы, то все же это не дает оснований отождествлять всю шляхту с каким-то особым, чуждым Полякам племенем…' Одним словом, он признает, что 'чужеродные элементы' были, но… 'они не были'! Это типично для Л. Нидерле. Никто и не говорит, что пришельцы составили 'всю шляхту'. Они могли приходить постепенно и постепенно же вступать в ряды шляхты, но так, что в конце концов в их рядах оказалось много пришельцев. Достаточно и небольшой, но чрезвычайно активной группы, чтобы изменить всю группу.

Л. Нидерле указывает границы доисторической Польши: 'Они ясно видны уже из того, что говорилось о границах соседних с Польшей народов. На западе польская граница шла по рекам Гвизда и Бобра, затем по Одеру до впадения в него Варты. На севере граница шла по Варте и реке Нотец вплоть до Вислы у Торуня, откуда Поляки вскоре стали дальше проникать на север. Затем (граница шла) по нижнему течению Осы и Дрвенца. На востоке старая польская граница, судя по всему, проходила недалеко от нынешней, придерживаясь левого берега Буга и Стыра. В Галиции эту старую границу установить пока трудно. (Скорее всего она проходила между Саном и Вислокой). Естественную границу на юге составлял Карпатский хребет, а с Моравией и Чехией — Есеницкие и Орлицкие горы. Здесь издавна чешский элемент проникал только до района Опавы и Вислы (Одера?), к реке Ольше, подвергаясь здесь значительному влиянию польского языка. Окрестности укрепленного пункта Немчи были уже польскими.'

Методы Л. Нидерле мы достаточно показали, но не мешает обратить внимание на следующий отрывок: 'Повсюду, где жили Славяне, помимо упомянутых исторических свидетельств, до сих пор сохранилось много следов славянской номенклатуры, имен, образованных из славянских слов и имеющих славянские значения: — итц, — ца (или — за), винд-, -винден-. Однако, здесь нужно быть осторожным (не дай Бог, Немцы рассердятся!), так как эти окончания не всегда славянского происхождения!' (А например, кельтского, как говорит даже русский ученый А. Шахматов. Ну, как же не порадеть Немцу-то!).

Что Кельты смешивались со Славянами, видно даже из Страбона. Однако, нигде не сказано, что Кельты и Славяне — один и тот же народ. Поэтому славянскую номенклатуру нельзя называть «кельтской». При этом нам, русским, приходится особо извиняться, что в нашей же среде есть люди, ставящие немецкое впереди русского! Мы извиняемся также, что у нас есть господа Артамоновы, говорящие, что они 'не знают, о каких Русах идет речь на юге Руси'! Экие ведь 'Иваны непомнящие'! Но что же нам делать, если такие ученые у нас есть? Изменники своего народа имеются везде, только их обычно в профессуру не пускают.

Мы постарались дать как можно более точное и славянское содержание нашей второй книге по преистории Русов. Русами мы называем всех Славян вообще, но если кому обидно, пусть называют себя [кто] как хочет! Однако и этой книгой преистория Славян не исчерпывается. В ней уже видна древняя преистория. Материалы для нее уже собраны, но главная беда — нет времени заняться ею вплотную. Если же, паче чаяния, время найдется, мы постараемся сделать все, что можем, чтобы этот труд был доведен до конца.

Пока же мы заканчиваем эту вторую книгу.

22 июня 1967 года, Сан-Франциско, Калифорния, США.

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ(нумерация страниц по исходному изданию)

Авары 145, 146, 147

Аланы 101

Анты 35, 155—158