— Наши, может быть, и умели, — возразил Кукулькан.
— Достал ты, Кукулькан, со своей наукой, — с неудовольствием отозвалась Диана. — Время, время! Все время о своем времени. Я валяюсь!
Перед ней стояли большие, в человеческий рост, часы, похожие на замок, позолоченные и причудливо украшенные. Подарок бригадира Карла экипажу 'Обсидиановой бабочки'. Часы эти были необычными: через каждые двенадцать часов, когда раздавался бой, из ворот замка выезжали маленькие фигурки, металлические куклы — одна за другой. Пышная и длинная кавалькада, что-то по мотивам эпильдифоровской пьесы, персонажи его 'Отелло'. Каждый раз эти кукольные церемонии продолжались почти полчаса. Не насмотревшаяся еще на них Диана сейчас терпеливо, будто кошка у мышиной норки, дожидалась полночи, не спускала глаз с этих игрушечных ворот.
— Стоит ли так наезжать на нашего Пернатого Змея? — заговорил Платон. — Подобные вот открытия, подобные возможности для человечества — и есть сокровище. — В этой такой уютной кают-компании, в таком мягком кресле он почувствовал себя, наконец, преподавателем университета. — И никакие другие сокровища, так называемые, не нужны.
— Нет, нужны! — звонко возразила Диана.
— Ваши слова, профессор, почти тост, — произнес Ахилл. — Надо поднять бокалы.
Он опустил руку в жертвенный бассейн, сейчас, конечно, согласно дизайнерскому замыслу наполненный водой и достал со дна здоровенную, литра на два, бутылку шампанского:
— Титаныч не считается, он любую, даже такую, влагу не любит… Это шампанское хотели перед отлетом о борт нашей 'Бабочки' разбить да вот забыли.
— Ну и хорошо, — сказал Конг. — Хорошо, что забыли. Сейчас и отметим этот отлет.
— То, что не разбили — примета не очень, — пробурчал Титаныч. — Дурная… А я вот за то, чтобы прошлое прошлым было. Нечего его с настоящим мешать. Вы, молодые, не подозреваете, какое это ценное вещество — прошедшее время.
— Скоро не будет прошедшего, — негромко пробормотал Кукулькан.
Стрелки из гольдина на выложенном разноцветным авантюрином циферблате, наконец, встретились на цифре двенадцать. Пробило двенадцать раз. Будто издалека, из маленькой, нигде не существующей страны продолжал доноситься звон колоколов какого-то невидимого собора, пение труб. Послышалась мелодия — совсем сказочная, кто-то будто бил по маленькому ксилофону совсем маленькими молоточками.
Открылись ворота, над которыми из микроскопически мелких камешков дугой было выложено 'Quidquid vides currit cum tempore'. Опустился крепостной мост.
Каждый день в представлениях, которые давали фигурки из часов, что-то менялось, и всегда было непонятно, что именно на этот раз.
Кукла, изображающая Диану, всегда появлялась в новом платье. Вот и она — маленькая Диана выехала первой, в открытой карете, под звуки менуэта, в платье из блестящей серебристой фольги.
— Привет! — пискнула кукла, здороваясь с Дианой большой.
Следом появилась фигурка Августы. Сегодня с неимоверно высокой, выше ее самой, прической и в платье с широченным турнюром, вся сверкающая такой знакомой алмазной пылью. За ней — Эпильдифор с проволочками, торчащими из головы и длинными тараканьими усами, в бархатном камзоле, с маленькой шпажонкой. На ходу он снимал шляпу и, отставляя ножку, гнулся перед дамами в церемонном поклоне. Под звонкую и отрывистую музыку ксилофона выплыл кораблик, на верхушках мачт сидели Ахилл и Конг, махали блестящими абордажными саблями. Ударил салют — всеми двумя орудиями левого борта.
Кукольное представление продолжалось. Из ворот замка выехал Платон в рыцарских латах на белом крылатом коне. Ксилофон выбивал прокофьевский Танец рыцарей из 'Ромео и Джульетты'. Через каждые несколько шагов рыцарь взмахивал мечом, а конь подскакивал — видимо, считалось, что вставал на дыбы.
'Avida est periculi virtus', — тоненьким голосом выкрикнул рыцарь. Непонятно откуда старый гном, автор часов, узнал девиз его рода. Наверное, компьютеры пронюхали эти сведения в интернете.
— А что это значит? — конечно, не удержалась от вопроса любопытная Диана, повернулась к остальным.
— Доблесть жаждет опасности, — опередил Платона его компьютер.
Диана ждала дальше, следующего. Появилась кукла самого Карла, в пестром трико и шутовском колпаке. Шут махал бубном, кривлялся и кланялся в разные стороны. Умолкла музыка, и отзвенели колокола в соборе — точнее, конечно, колокольчики. Кукольное представление заканчивалось. Фигурки, сделав круг, исчезали в других воротах. Вот исчезли все. На прощание крошечный Карл, взмахнув бубном, пискляво выкрикнул:
'Fuga temporum'.
Кошка подошла к плите и села, вопросительно мяукнув.
— Да понял, понял, — проворчал Титаныч, поднимая крышку кастрюли.
— Все! Больше не могу. — Сидящий у стола Конг отвалился на спинку кресла, положил на живот огромную, похожую на совок для мусора, ладонь. От гигантского круглого пирога с фасолью остался последний сегмент.
— Удивительные для меня слова, — признался инопланетянин. — Вот и нашло на меня насыщение, первый раз в жизни. До сих пор не понимал, что это такое. Думал, что жрать бесконечно могу, не отрываясь. Хорошо, этих дармоедов теперь нет, — уже в который раз за время этого полета повторил он.
— Кончились у тебя конкуренты, — произнес сидящий напротив Ахилл.
— Все, сбросили балласт, теперь я последним обжорой на борту остался.
— Да, отшумели эти утырки. Ну и учинили они в последний раз!.. Содом и Геморрой, как говорится. Сколько крови всем свернули.
Здесь успокаивающе, по-домашнему пахло луком. Диана в уголке за замерзшим фонтаном гладила котят. Зашедший в кают-компанию Платон присел рядом.
— Смотри, какие котята, — сказала Диана. — Белые, как снежные комочки, только теплые.
Подошедшая кошка требовательно ткнулась в ладонь Платона лбом, желала, чтобы погладили и её.
— Вот отвезем тебя с семьей на Землю, — встретил Платон ее, — познакомим с хомяком Дениской. Но предупреждаю, для тебя он несъедобный.
Теперь Платон и Диана вместе гладили кошку, соприкасаясь руками и улыбаясь. Та этого не замечала, мурлыкала, сжимая палец Платона когтистой ладошкой. Безымянная когда-то кошка, найденная посреди космоса. И котята, вообще неизвестно откуда появившиеся в этом мире.
Диана прозвала ее Укусикой. Та заслужила это прозвище, потому что при первой встрече ухватила Диану лапами за ногу и укусила за ботинок.
Титаныч косился на них всех, и только Платон видел, что с недоумением.
— Вот в тебе, Титаныч, сердце железное… — заговорил он.
— Нету у меня сердца, — прервав его, сердито буркнул старый кухонный робот.
— Вот именно. Вот и не заложили в тебя любви к животным. Потому что некуда.
'Это родительский инстинкт, а откуда он у этого железного бедняги', — подумал Платон, глядя на Диану. Та подносила пищащих котят к лицу, разглядывая их и даже как будто вдыхая их запах.
Зазвенел сигнал телевизионной связи, на потолке стало проявляться изображение чего-то поначалу непонятного. Оказалось, что комнаты гомункулуса Карла на астероиде Зима. Рядом с Карлом горел, как всем было известно, запрещенный вообще-то там камин с кузнечным горном. Гости с Зимы заглядывали сейчас часто, но, в основном, в виде виртуальных тел.
Обновленная, всякого вида, связь в тарелке теперь была самой современной и совершенной, но именно сейчас звук потерялся где-то по дороге, свернул куда-то не туда. Карл на потолке беззвучно разевал рот, что-то говорил. Где-то в другом мире, в астрономическом удалении отсюда свет горящего древесного
