должно чем-то закончиться и закончиться плохо.'
Фруктовые сады постепенно стали джунглями. Почвы под ногами вообще не было: сплошные корни и камни. Была надежда, что черные не захотят мучиться, как он сейчас, пробираясь здесь.
Рядом гаркнула майна, птица, похожая на ворону. — 'Приобрел опыт, убегая от врагов', — Мамонт медленно двигался, обеими руками держа перед собой нож. Утром, на пути к сторожке, пробираясь здесь, он наткнулся на чей-то труп и долго ходил вокруг него кругами, бродил, надеясь найти какое-нибудь оружие. Ничего не увидел, только пустой рожок от автомата.
Вон он, этот мертвец. Издалека видимый и даже слышимый по густому гудению мух. По опухшему темно-оливковому уже лицу непонятно кто это: черный, кореец или вовсе негр. Одежда- камуфляж в высохшей грязи. Но незнакомый и это успокаивало. Оказалось, рядом с ним лежит сумка для противогаза, чем-то плотно набитая. Как же он, Мамонт, не заметил ее утром?
Сумка была неожиданно тяжелой. Обнаружилось, что внутри — ,плоско уложенные, маленькие гранаты-'феньки'. — 'Пригодится!'
Впереди показалось море. Пошли бамбуковые заросли, маленький лес из зеленых деревянных труб. Послышался лай собак в корейском поселке, тягучий медный звон колокола. Усложнилась паутина тропинок. Стрельба, не прекращавшаяся сегодня весь день, стала ближе: сухой автоматный треск. Здесь, рядом с поселком, постепенно, с мусора, разбросанного в зарослях, начиналась помойка — 'Кончилась природа. Цивилизация совсем'. -И здесь, на помойке, что-то горело, тянулся нечистый, сложно пахнущий, дым.
'Везде сегодня пожары. Наверное, навсегда для меня запах дыма станет запахом пожара.' Кажется, он перестал замечать выстрелы- этот, совсем близко, прозвучал неожиданно. Где-то рядом, громче и торопливей, чем раньше, затрещали автоматы Калашникова. Оказалось, в жидких зарослях магнолии у небольшой скалы шевелились черные, стреляли в сторону поселка. Судя по выстрелам, их было немного.
'Вы спите когда-нибудь? Нет от вас, гадов, покоя', — Мамонт очутился внутри какого-то куста — вблизи оказалось, что это гигантский пучок каких-то бледно-зеленых листьев, похожих на гигантский салат. Когда-то, в первые дни на острове, он даже пробовал жевать их.
Черные жались к подножию скалы, скорее даже большому, наклонно торчащему, камню. Он был давно знаком Мамонту и всегда напоминал сильно неухоженный пьедестал Медного всадника. Время от времени кто-то из черных зачем-то отбегал, разбрызгивая гильзы, трещал из автомата в сторону Шанхая, потом прыжками возвращался обратно, прятался за камень. Похоже на месте Мамонта уже когда-то кто-то стоял и оставил это вот примятое вытоптанное место. Ну да- вот и побуревший окурок, еще один…
'Все в прятки играю, мудак…'
До укреплений вокруг Шанхая простиралась, зачем-то подожженная, свалка, далеко в дыму маячила скомканная алюминиевая шлюпка с белой звездой на борту. Вплотную к кусту с Мамонтом- какой-то совсем древний холодильник, скорее даже холодильный шкаф, наверное, тридцатых годов, сплошь дырявый от пуль. Мамонт мог даже глядеть сквозь него. Вдалеке был недоступный берег, обрубки пальмовых стволов с колючей проволокой между ними, похожие на стройку, укрепления: какой-то бетон, рвы, ямы. Из кубических бетонных сараев, вдруг оказавшихся дотами, внезапно разом ударили из пулеметов. Струи трассирующих пуль ушли в глубь леса, с шуршанием и треском секли заросли. Голоса черных, галдевших там, впереди, сразу умолкли.
'Вот правильно. Давай!' — Мамонт сидел на корточках, прижав к груди тяжелую сумку. В голову пришло: а вдруг можно, наконец, покинуть эти кусты, как-то добраться до поселка, до своих.
'Сейчас! — Мамонт стал доставать из сумки гранаты, сначала по одной, а потом просто вытряс их, торопился, будто боялся, что его сейчас кто-то остановит. — Нужно ведь еще вставить запалы. Ну, это просто.'
Пунктирные линии пуль вслепую двигались над помойкой. Шлюпка там, вдалеке, тряслась и подпрыгивала от их ударов. Черные замерли, будто исчезли, за своим камнем.
Сдвинуться с места, выбежать из этого убежища было тяжело, как-то сложно, будто прыгнуть в воду с обрыва.
'Это я вам марионетка? Меня на веревке водить? Меня под свою дудку заставили плясать? — Бормоча что-то матерное, Мамонт бежал по совсем открытому месту. Сумка висела на шее, непоместившиеся гранаты он нес в охапке, прижав к груди. — Сейчас вам моя реакция!'
Подымаясь и спускаясь по кучам мусора, среди изломанных ящиков, бочек и чего-то еще, он пробирался к скале с черными у подножия: 'К Камню рвусь. Если прямо сейчас не застрелят, тогда все… Что все? Я вам устрою.' На бегу он пытался согнуться пониже; сумка, болтавшаяся на шее, билась о землю. Было что-то ненастоящее в том, что его еще не заметили и не убили, тем более в том, что он сам способен поубивать этих, под скалой.
Наклонная поверхность скалы — куда больше и неровней, грубей, чем он ожидал. Какое высокое и открытое место. Мамонт упал грудью на свои железки. В неестественной близости от него, за краем обрыва, — опять голоса черных и даже будто запах сигаретного дыма. Оказывается, руки все таки дрожали. А ведь он совсем забыл о страхе, о том, что нужно бояться. Достав из-под себя гранату, Мамонт, наконец, кинул ее в говорящие кусты и тут же, не дергая за кольцо, другую. Взрыв! Черный дым стремительным скачком взлетел сюда, вверх. — 'Успел!' Вырвал кольца сразу нескольких гранат, кинул, спихнул еще несколько вниз сапогом. Взрывами вырвало куски зарослей, в лицо ударило теплой землей. Проглотив дым, вытряхнул гранаты из сумки. Несколько покатилось вниз по склону. Кидал еще и еще, потом с другого края камня. Последние раскидал в стороны, в заросли.
Возвращался слух. Он понял, что звук стрельбы со стороны укреплений изменился. Оказалось, сюда, стреляя куда попало и петляя среди изломанных ящиков и редких помойных зарослей, бежало множество людей в знакомых ватниках. Доносились крики корейцев. Корейского языка Мамонт не знал, но уже отличал его от других. Среди ватников — свои лица: Козюльский и вроде бы Чукигек. В лесу замелькали убегающие черные.
— Убедительная победа, — похвастался Мамонт. Голова была будто залита кипятком после сегодняшней бессонной ночи. Он достал недокуренный окурок сигары и замер, будто задумался, глядя на него.
— Да уж, герой, — как будто согласился Козюльский. — Гляжу, Мамонт смотрит вниз с камня, голову свесил, а черные сзади с обеих сторон лезут. Ты чего не стрелял?
Мамонт чуть было не сказал, что стрелять было не из чего, но вовремя догадался промолчать. Над головой раскачивались закопченные листья пальм. Он и еще Козюльский с Чукигеком сидели на каких-то ящиках на шанхайской улице посреди покинутых корейских фанз. Фанзы- без окон и дверей, зияли черной пустотой внутри. С самоходной баржи невдалеке цепочкой спускались корейцы, каждый с мешком цемента на спине. Это разоренное и одновременно кипящее суетой место сейчас казалось парадоксально спокойным и надежным.
— Пришлось гранатами поработать, — запоздало ответил Мамонт. — Штук десять черных завалил.
— Там их и не было столько, — возразил Чукигек, глядя на вереницу корейцев-докеров. — И для кого стараются, таскают? Черным что ли оставлять собираются?
— Ночью еще одного из винтовки достал, — добавил Мамонт. — Вы-то бежали в ужасе.
— Я и винтовку, фузею твою отбил, — заговорил Козюльский. — С тебя магарыч.
— Да ладно, сочтемся, — принужденно произнес Мамонт.
— Удивительное дело, как они-то не застрелили тебя, дурака, — добавил Козюльский. — Видать, живым надеялись взять, истерзать чтоб. Со всех сторон уже окружили. Ну ты и попер! Пьяный что ли был? Хорошо, что я в Шанхае по делам оказался. Еле успел поднять людей. Как пошли колхозники- сразу черных смело, и раненых побросали. Лихо корейцы в атаку ходят- молодцы! Любят это дело. Вроде чего им стараться- головы подставлять? Все равно скоро отходят… Ну чего ты, Мамонт, смотришь? Отчаливают. Уже и день назначен. Снова на смену черный миноносец придет.
— Опять! — заметил Чукигек. — Приходит-уходит.
— А может и к лучшему, — помолчав, опять заговорил Козюльский. — К лучшему, что черный корабль прибыл. Теперь хоть опять у себя дома ночевать будут. Оказывается, хуже нет, когда они, вроде нас, по лесам партизанят.
