— Я тоже надеюсь, теперь перестанут по ночам приходить, будить, — сказал Мамонт. — Вы-то разбежались тогда, а меня уже расстреливать повели…
— Повели его домой- оказался он живой, — произнес Чукигек. — Ты-то чего не убежал?
— Еле оказался… А не убежал — значит не повезло. Сначала сильно не повезло, а потом везло и везло. Как и не бывает. Очень сильно. Будто на пороге винмагазина червонец нашел. Зато Аркадий вот… — Внутри сразу стало пусто, когда он произнес его имя.
— Да, вот и Аркашки нет. Какая-то другая жизнь началась, — Козюльский сказал то, о чем думал сейчас сам Мамонт.
— Уже похоронили рядом с корейцами. Большое теперь стало кладбище, — отозвался Чукигек.
— Скоро все там очутимся, — равнодушно произнес Козюльский. Ему никто не стал возражать. О смерти в последнее время не спорили, все относились к ней со спокойным фатализмом.
— Моих раненых, — заговорил Мамонт. — Ну, то есть мною раненых в плен теперь?.. Жаль не удалось посмотреть на пленных, заодно поговорить по душам. Может, среди них мои новые знакомые оказались.
— Чего на них смотреть, — отозвался Чукигек. — У нас их сразу отобрали… А здесь и до тебя много пленных накопилось. Уже плывут, наверное, куда-нибудь в другое земное полушарие.
— Обратно домой лучше с Наганой и Маринкой евоной пойдем, — сказал Козюльский. — Веселее будет. Они тут не только барахло, дом свой по кускам сюда, на причал, перетаскивают. Своих, японцев, наняли: то ли телохранителей то ли носильщиков.
— Вроде самураев, — заметил Чукигек. — Как в кино.
Самураев дождаться не удалось.
'Может это и хорошо, — думал на ходу Мамонт. За время долгого ожидания удалось поесть и выспаться. — Хорошо, если на черных не наткнемся.'
— Теперь сам видел, миноносец совсем у берега стоит. Чего им бояться. Кто его штурмовать станет? Не мы же, — Голос, ушедшего вперед Козюльского, звучал громко и отчетливо здесь, в бамбуковом лесу. Бамбук неестественно быстро возник и вырос тут, на этом склоне. Будто всегда существовала эта лесная тень, сырость, стволы исполинской травы, подымающиеся вверх, в непроглядную высоту.
— Полагаю, черных теперь в лесу нет, — отозвался Мамонт. Помимо возвращенной длинной винтовки теперь он нес на груди старинный автомат, японский, с кривым прикладом. Хотелось верить, что это награда за сегодняшние подвиги. — На корабль ушли. Тоже не радость — по лесам бродить.
Сзади опять зазвучала музыка. Чукигек, добывший в Шанхае старую-старую шарманку, все крутил на ходу ручку.
'Откуда она здесь взялась, — беседовал Чукигек сам с собой. — Много в этих краях осело эмигрантской рухляди… Из Харбина, наверное. А может вовсе из Порт-Артура.'
На спине, остановившегося на краю бамбукового леса, Козюльского был навьючен, подобранный на помойке, дырявый самовар.
— Вот остальные обрадуются, когда с таким багажом нас встретят, — заметил Мамонт.
— Ничего! — отозвался Козюльский. — Если не нравится, пускай сами прогуляются.
Перед ними лежала открытая солнечная поляна, наверное с обрубком дерева посредине, неразличимом из-за опутавших его мелких цветущих лиан. Все это стихийное сооружение было похоже на клумбу. Рядом с клумбой почему-то бродили черные куры.
Откуда-то издалека как будто доносились по-лесному гулкие голоса. Они вроде бы приближались, становились отчетливее.
— 'Стой! — послышалось ближе. — Лови, лови!' Внезапно раздалась частая стрельба, одиночные выстрелы из какого-то незнакомого оружия.
Мамонт теперь лежал на земле, в зарослях папоротника, Чукигек и Козюльский исчезли.
'Кого лови?' — Он ощущал как враждебно сейчас все непонятное — древнее чувство откуда-то из прошлого, из каменного века.
— Из ракетницы ее. Бей! — Слышался рядом чужой голос. — В кусты убежала.
— Ага, из ракетницы! — Другой голос. — Может гранатой еще?
'Ладно, можно и гранатой, — подумал Мамонт. — Гранатами я люблю.'
Куры там, перед ним, забеспокоились, заметались и с паническим кудахтаньем унеслись в разные стороны. Из зарослей выскочила еще одна, стремительно метнулась по поляне и исчезла в клумбе.
Невдалеке кто-то дико гаркнул, послышались неразличимые вопли, мат. На поляну выбежал какой-то незнакомый паренек, совсем молодой, без оружия, в черном комбинезоне. Не глядя на него, появился Козюльский с двумя карабинами СКС, оглянулся назад. Из зарослей появился еще один в комбинезоне, точно такой же. Его вытолкнул Чукигек.
— Чего делали здесь? Чего вынюхивали? — заговорил Козюльский.
— Да ни это… не вынюхивали, — поспешно ответил один из появившихся. — Фрукты собирали, вот курицу еще увидели, обрадовались. Только убежала она. Скрылась в кустах.
— Самодемобилизовались что ли? — спросил, появившись перед ними, Мамонт. — Ну, дезертировали то есть?
— Что? В самоволке мы.
— Заблудились значит? Или может боитесь к своим возвращаться?
Черные молчали, оба как-то передергивались и пожимали плечами, будто замерзли.
— Ну и дураки попались. Где таких делают только?
— В Куйбышевской области, — с готовностью ответил черный. — Мы из одной деревни оба.
— А сюда отдыхать приехали? — спросил Чукигек. — Гляжу, нравится.
— Мы в первый раз на острове, — заговорил другой. — Только подошли сюда. Пока еще не стреляли ни в кого.
— Значит на миноносце еще и новых вас привезли? — спросил Козюльский. — Вот там, у нас, все и расскажешь. Там вас расколют.
— Мы, конечно, сами сюда попросились, — снова заговорил черный. — Захотелось на тропический остров посмотреть: бананы там, пальмы. А то, в натуре, только угольные склады и видели, полгода уголь таскали, таскали…
— Быстрее тащись! — Козюльский стукнул по самовару, теперь притороченному к спине, идущего впереди, черного. — Да не сюда, в ту сторону.
— …Два дня тут, в самоволке, бродим, — говорил черный сзади. — Глядим- чудо. Курица. И живая…
— Теперь где-нибудь в Америке состаришься и умрешь, — отозвался Чукигек. — Всю жизнь эту курицу будешь помнить, внукам про нее рассказывать. Это момент истины называется.
Черный набирал на ходу ягоды кофе в пилотку: 'Это не ядовитые?'
— Мусор, — снисходительно объяснял Чукигек.
Другой проводил взглядом, пролетевших в стороне, попугаев:
— А этих тоже есть можно?
Мамонт пожал плечом:
— Люди жрут. Не хуже вашей курицы.
— Лучше на вот тебе!
Мамонт оглянулся. Чукигек, шаривший в кармане, достал и протянул черному, похожий на чеснок, фиолетовый плод. Мамонт сам видел подобный впервые.
— Инжир, — объяснил Чукигек. — Он же смоква, он же смирнская ягода, он же фига. Выкуси. Кусай, говорю, не бойся. Любители фруктов, бля!
О чем-то беседовали Козюльский с другим черным.
— А у тебя, Михалыч, дети есть?
— Детей нажил. Взрослые теперь, — солидно отвечал Козюльский. — Уже два сына, с тебя возрастом. Алкоголики уже.
— А вы вообще-то, ребята, кто? — спрашивал черный Чукигека.
— А ты и не знаешь, оказывается! — хмыкнул Чукигек. — Однако, плохо у вас пропаганда налажена… Мы люди губернатора Мамонта. А я сам Чукигек! Что, не слышал? Сам. Непосредственно. По всему острову
